Опубликовано: Красильникова Е. И. «Освобождение от колчаковщины» в памяти сибиряков: официальные коммеморации (1920–1940-е гг.) // Сибирь, Россия, мир в исследовательском и образовательном пространстве. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2019. С. 61–67.

Мы живем в мемориальную эпоху. Проблемы увековечивания памяти о значимых для общества событиях стоят как никогда остро. Современный мир охвачен «войнами памяти», отражающими острую конкуренцию между разными версиями исторического прошлого, порожденными его переоценками, «ревизиями», «переоткрытиями», «фальсификациями». На фоне прочих актуальных коммемораций в настоящее время особенно заметна одна памятная дата – столетие начала Гражданской войны в России. Сибирь, где в этот период был установлен и вскоре свергнут режим диктатуры адмирала А. В. Колчака, обращается сегодня к соответствующим страницам региональной истории, тесно связанным с процессами формирования региональной и политической идентичности ее жителей. Именно поэтому важно проследить этапы формирования памяти о «колчаковщине» на уровне государственной политики памяти, реально оторванной от научного исторического дискурса. Очевидно, что еще до 1945 г. были заложены основы одной из наиболее распространенных версий памяти о «колчаковщине», активно эксплуатируемых и сегодня, в частности, коммунистической пропагандой. Их критичное осмысление представляется актуальной задачей. Кроме того, проблемы политики памяти на сегодняшний день недостаточно изучены в исторической ретроспективе. Политика памяти исследуется преимущественно политологами на примерах современности, однако ее истоки коренятся в прошлом.

Цель настоящей статьи – раскрыть динамику праздничных коммемораций, посвященных «освобождению от колчаковщины», которые устраивались в городах Сибири на этапе между концом 1920 и серединой 1945 г. В задачи исследования входит, во-первых, установить факторы, влиявшие на динамику коммемораций, во-вторых, определить содержание, каналы трансляции и особенности реализации политики памяти, отражавшейся в коммеморациях, в-третьих, охарактеризовать формы коммемораций, в которых и отражалась советская политика памяти. Наше внимание будет сосредоточено на «круглых датах» как на наиболее показательных.

Базовая методологическая опора данного исследования представлена работами, подготовленными в рамках направления, известного в зарубежной литературе как «memory studies». Это направление связано с разработкой проблем коллективной памяти, которая выступает важным фактором формирования и поддержания идентичности социальных групп. Контроль государства над коллективной памятью различных сообществ осуществляется через политику памяти, под которой подразумевается «деятельность государства и других акторов, направленная на утверждение тех или иных представлений о коллективном прошлом и формирование поддерживающей их инфраструктуры» [12, с. 140]. Коллективная память выражается в коммеморациях. Понятие «коммеморация» было введено французским историком-новатором П. Нора для обозначения самых разнообразных способов «производства памяти», посредствам которых продуцируется, фиксируется, консервируется и транслируется коллективная память о прошлом [16]. Эмпирическая база исследования включает преимущественно делопроизводственные источники, отражающие коммеморативную деятельность советских и партийных структур Сибири, а также материалы периодической печати, наиболее точно отражающей советскую политику памяти в регионе.

Существенным фактором, определявшим динамику интересующих нас коммемораций, выступали общественные настроения. В начале 1920-х гг. праздновать победу над Колчаком приходилось в условиях социально-политической напряженности. Недовольство советской властью было распространенным явлением даже в Красной армии, не говоря уж об обывательской, интеллигентской и предпринимательской среде. Такая обстановка порождала необходимость доказывать правоту большевиков, используя негативные образы «колчаковщины». С годами, по мере подавления «контрреволюционных» настроений, менялись и сами торжества. «Колчаковские зверства» уже не нужно было доказывать. Однако на рубеже 1920–1930-х гг. росло озлобление общественных низов, коллективизация в Сибири вызывала волнения городского населения, состояние фрустрации среди рабочих [11, с. 304], что провоцировало в народе всплески «контрреволюционных» высказываний. Во второй половине 1930-х гг. в условиях массовых репрессий НКВД то и дело «разоблачал» бывших «колчаковцев», которые продолжали жить и работать в Сибири. Эти люди объявлялись такими же врагами, как троцкисты и кулаки [7, оп. 2.  д. 753.  л. 65]. Им вменялись в вину «преступления» двадцатилетней давности. Это обстоятельство повышало внимание к антиколчаковским торжествам как оправдывающим репрессии.

Пониманию смыслов государственной политики памяти, отраженной в изучаемых торжествах, способствует обращение к официальной историографии. В конце 1930-х гг. «Краткий курс истории ВКП(б)» представил Восточный фронт 1918–1919 гг. как главный фронт советской России в Гражданской войне. Колчак был объявлен сильным врагом, которому подчинялась вся контрреволюция в стране. По версии догматичного учебника, против «колчаковщины» бились «лучшие силы большевиков, были мобилизованы комсомольцы и рабочие». Упоминалась и героическая роль антиколчаковского партизанского движения [10].

Реализация государственной политики памяти о Гражданской войне на местах осуществлялась преимущественно партийными органами губернского (позже – окружного, областного), городского и районного уровней, которые формировали специальные комиссии, отвечавшие за торжества, при участии горсоветов, выпускавших директивные инструкции по празднованиям. К информационной подготовке также активно привлекались Истпарты, музеи и местные СМИ.

В начале 1920-х гг. торжества выступали средством настоящей информационной войны. Насаждение мнения о единстве Красной армии, самоотверженно бившейся за идеалы пролетарской революции, происходило в реальных условиях широко распространенных демобилизационных настроений среди солдат [6, оп. 2, д. 220, л. 34–35]. Эти настроения в армии существовали еще долго. Но в дальнейшем пропаганда изображала идеальный образ Красной армии периода Гражданской войны, служивший средством воспитания солдат и смягчения подобных настроений. Празднование пятилетия свержения «колчаковщины» сопровождалось «особенно ярким и выпуклым изображением местных событий», которые еще хорошо помнились сибирякам и подлежали «корректировке» [3, оп. 1, д. 2087, л. 1].

14 декабря 1924 г. в городах Сибири праздновали пятилетие падения «колчаковщины». Следуя инструкциям горсоветов, агитаторы стремились вовлечь в коммеморации максимальное количество народа. По клубам и предприятиям прошли вечера воспоминаний, которые дополнялись инсценировками. Считалось, что эмоциональная игра актеров поможет убедить зрителей в однозначности официальной интерпретации событий. Местные органы власти устраивали также и торжественные заседания с докладами на исторические темы. Подчеркивалось, что изгнание армии Колчака стало важнейшей, заключительной победой Красной армии в Сибири [9, оп. 1, д. 962, л. 96–97]. Праздник сопровождался кампанией в периодической печати, которая призывала вспоминать убитых: «…героев, замученных колчаковцами, всех павших на полях сражений, вплоть до рядовых ратников». Газетные истории о «колчаковщине» и ее падении сопровождал острый эмоциональный накал, создававший атмосферу погружения в «страшное время», и воспоминания о жертвах белогвардейцев [15]. Пропаганда в который раз играла на контрасте: ужасы периода Гражданской войны сопоставлялись с уже имевшимися достижениями социалистического строительства.

Десятилетие памятного события проходило с еще большим размахом. В губернских городах Сибири, как и 7 ноября, устраивались демонстрации, сопровождавшиеся карнавальными шествиями на тему Гражданской войны. Администрации городов собирались на традиционные праздничные заседания. Музеи встречали посетителей новыми тематическим выставками, в театрах проходили премьерные показы пьес «Любовь Яровая» и «Гоп-ля мы живем», которые бесплатно посещали рабочие по пригласительным билетам [4, оп. 1, д. 1223, л. 28–28 об.].

14 декабря 1934 и 1939 гг. состоялись пышные торжества, приуроченные к 15-летию и 20-летию победы над «колчаковщиной». Они также предполагали вечера воспоминаний, беседы на предприятиях и торжественные заседания, показы кино и концерты революционного содержания. К примеру, в 1934 г. омичам предлагалась для просмотра легендарная кинолента «Чапаев» [13]. Сюжет этого фильма не был связан напрямую с событиями Гражданской войны в Сибири. Можно полагать, что героический образ Чапаева служил тенденциозному вытеснению локального компонента живой коллективной памяти о Гражданской войне. В 1939 г. Омский музей организовал художественную выставку картин местных художников с батальными сюжетами. Однако в годы войны памятные мероприятия не имели размаха. Кампания, посвященная 25-летию «освобождения от колчаковщины», прошла преимущественно в печати.

Идеологизация прошлого в 1930-е гг. сегодня выглядит очевидной до абсурда. Ни один вечер, ни одно заседание не обходилось без восхваления гения И. В. Сталина и успехов пятилеток. Заседания горсоветов посвящались главным образом не поминовению павших героев Гражданской войны, а экономическим достижениям последних лет. Всё прошлое страны и региона до восстановления советской власти изображалось в самых мрачных, драматичных красках, которым противопоставлялись местные хозяйственные достижения.

В 1939 г. агитаторы получили конкретное задание: «Рассказать о героической борьбе сибирских большевиков и сибирских партизан с колчаковщиной, о гигантских победах социалистической Сибири под руководством Ленина и Сталина за 20 лет» [8, оп. 3, д. 296, л. 65]. Важно и то, что вторая половина 1930-х гг. представлялась этапом окончательной победы над контрреволюцией. Заметно, что государство в лице местных органов власти стремилось теперь к унификации коллективной памяти о Гражданской войне и целенаправленно вытесняло из местных коммеморативных практик и коллективной памяти социальных групп прежде популярные сюжеты, связанные с локальными военно-революционными событиями. В свете начала Второй мировой войны праздник использовался для стимуляции патриотического подъема в Сибири. Поэтому акцентировался героизм красноармейцев и деятелей антиколчаковского подполья. Имела значение нацеленность и на «профилактику» борьбы с потенциальными внутренними врагами, появление которых ожидалось на фоне напряжения международной обстановки. Также праздник использовался для разъяснения реалий внешней политики и военной угрозы. Рассказы о советских достижениях последних лет должны были смягчать тревожные ожидания населения [5, оп. 1, д. 315, л. 315].

В 1944 г. двадцатипятилетие «освобождения от колчаковщины» преподносилось как «символ мужества и отваги советского народа», уверенно разгромившего белогвардейцев и добивающего фашистов. Подчеркивался героизм тружеников тыла, «воспитанных примерами героев Гражданской войны» [14]. Главное региональное периодическое издание, газета «Советская Сибирь» тенденциозно формировала образ Новосибирска – «могучего арсенала, где куется победа», «города, свято хранящего героические традиции советского народа» [2].

Подводя итоги, отметим, что «круглые» памятные даты «освобождения Сибири от колчаковщины» были интегрированы в систему советских коммемораций, активно складывавшуюся в нашем регионе с 1920 г. и выражавшую общие смысли государственной политики памяти. Эти торжества дополняли Октябрьские и Ленинские торжества, усиливая их идеологическое значение. Тема «колчаковщины» была популярна в Сибири в силу ее связи с живой и актуальной памятью местного населения о недавних кровавых событиях. Однако прошлое тенденциозно «прорабатывалось» в памяти сибиряков. С помощью сюжетов о «колчаковских зверствах» пропаганда формировала образ крайне неблагополучного досоветского прошлого Сибири в противовес «благополучному» настоящему, а посредствам использования героических образов подпольщиков, партизан и красноармейцев решала задачи социальной мобилизации.

Список литературы

1. 14 ноября исполняется 20 лет со дня освобождения Омска от колчаковщины // Рабочий путь. 1939. 12 нояб.

2. Бердникова В. Разгром Колчака // Советская Сибирь. 1944. 13 дек.

3. Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 2087.

4. ГАНИИО. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1223.

5. ГАНИИО. Ф. 127. Оп. 1. Д. 315.

6. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-2. Оп. 2. Д. 220.

7. ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 753.

8. ГАНО. Ф. П-4. Оп. 3. Д. 296.

9. ГАНО. Ф. П-13. Оп. 1. Д. 962.

10. Краткий курс истории ВКП(б) [Электронный ресурс] / под. ред. Комиссии ЦК ВКП(б). М.: ОГИЗ, 1938. 351 с. URL: http://www.lib.ru/DIALEKTIKA/kr_vkpd.txt (дата обращения: 18.03.2019).

11. Лившиц А. Я. Настроения и политические эмоции в Советской России, 1917–1932 гг. М.: РОССПЭН: Фонд «Президент. центр Б. Н. Ельцина», 2010.  341 с.

12. Малинова О. Ю. Официальный исторический нарратив как элемент политики идентичности в России: от 1990-х к 2010-м гг. // Полис: политические исследования. 2016. № 6. С. 139–157.

13. [Объявление] // Рабочий путь. 1934. 14 дек.

14. Славная годовщина // Советская Сибирь. 1944. 13 дек.

15. Тринадцатилетие освобождения Омска от колчаковщины // Рабочий путь. 1932. 14 нояб.

16. Франция – память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок; пер. с фр. Д. Хапаевой. СПб: Изд-во СПбГУ, 1999. 328 с.