– Ненавижу!

– Что?

– Русскую литературу ненавижу!

– Почему?

– Почему?! Сто лет сами себя (грязью – А.М.) поливаем, остановиться не можем. Сто лет! Всех подряд! Попов, господ, власть. Любую власть! Как этот, Некрасов – пьянь, картежник, – как это он писал: «…широкую, ясную грудью дорогу проложит себе». О! Проложили! Ненавижу!

…

– Ни стыда, ни греха, ничего нет. Все потеряли. Все можно, все! Все сами сделали. Все своими руками сделали. Что? Я что-то не видел? Мы что-то не видели? Не понимали что-то? Я все видел, все понимал. Только ручками своими ни к чему прикасаться не хотел. А зачем? Пусть это кто-нибудь другой… Пусть это как-то само… Страна большая…. Место много, обойдется.

– Обойдется…

– А, не обошлось.

– Не обошлось.

– Какую страну загубили! Вот этими руками! Целый мир загубили. Человека русского, государство русское загубили. Как теперь с этим жить, капитан?

Такой диалог состоялся между двумя белыми офицерами – персонажами фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар» (авторы сценария: Владимир Моисеенко, Никита Михалков, Александр Адабашьян).

* * *

Приведенный выше диалог двух киногероев может показаться и неожиданным, и не совсем понятным, и не совсем корректным.

Кто именно говорит устами киногероев: белые офицеры ХХ века или киносценаристы XXI века? Почему речь идет только о ста годах развития русской литературы, имеющей почти тысячелетнюю историю? И какая именно сотня лет имеется в виду, ХIX или ХХ век?

Разве русская литература только тем и занималась, что «безостановочно» поливала грязью русского человека? Разве не давала русская литература примеры нравственной высоты и нравственного совершенствования, в том числе за последние 100-200 лет? Почему же русское государство и русский человек загублены? Неужели совсем ничего не осталось?

К этому диалогу можно задавать еще много вопросов. Но ясно только одно: затронутая тема очень волнует русских людей. Не случайно сценаристы вкладывают эти слова в уста человека, понимающего, что через несколько минут его ждет неминуемая гибель – в этих словах и итог жизни, и попытка объяснить причины случившейся трагедии, и исповедь.

Михалков популярен, его фильмы смотрят, его мыслями живут. Мы не сильно ошибемся, если скажем, что обсуждаемая тема волнует и наших учеников, и наших студентов. Поэтому мы – педагоги и ученые – должны на эти вопросы ответить.

Ученые и публицисты часто обсуждают проблему русской идентичности: национальной, культурной, религиозной, языковой, идеологической и т.п. Но, по мнению многих русских классиков, уникальность русского человека заключается в его нравственных устремлениях. Сравнивая русского человека с западным, Иван Васильевич Киреевский в своей статье «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» пишет следующее: «Западный, говоря вообще, почти всегда доволен своим нравственным состоянием, почти каждый из европейцев всегда готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми, что он одного только просит у Бога, чтобы другие люди все были на него похожи… Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки и, чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя – и потому тем менее бывает доволен собою».

Федор Михайлович Достоевский в «Дневнике писателя» за февраль 1876 года замечает: «…народ наш груб и невежествен, предан мраку и разврату, “варвар, ждущий света”… В русском человеке из простонародья нужно уметь отвлекать красоту его от наносного варварства. Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то что сохранив красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа… Повторяю: судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно вздыхает. А ведь не все же и в народе мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! Я как-то слепо убежден, что нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подл и мерзок… Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать».

Итак, Киреевским и Достоевским отметили следующую важнейшую нравственную характеристику русского человека – стремление к нравственному совершенствованию, даже в состоянии нравственного упадка.

Не только наши классики, но и элементарный жизненный опыт убедительно свидетельствуют о том, что большинство русских людей стремятся к нравственной высоте, даже к святости. Большинство взрослых людей пытаются делать все правильно, по совести (другой вопрос – получается ли?). И абсолютно все дети хотят быть хорошими: «Кроха радостный пошел, и решила кроха: буду делать хорошо, и не буду плохо!» – кроха сам решил, а не папа за него принял решение, и кроха испытал от этого радость.

Русский народ всегда стремился к высокой нравственности, к святости. Приведем только один исторический пример – пример жизни преподобного Сергия Радонежского, основателя Троице-Сергиевой Лавры. Сам Сергий (до монашества Варфоломей) хотел жить отшельником, но люди к нему потянулись. Люди увидели его душевную чистоту, его самоотверженность, его трудолюбие, его готовность послужить ближнему – и люди захотели жить так же! Василий Осипович Ключевский, великий русский историк, пишет, что преподобный Сергий стал нравственным учителем русского народа. Из истории нам известно, что сначала совсем немного людей захотели жить рядом с преподобным Сергием в его монастыре, затем вокруг монастыря стали селиться семейные люди – с женами, с детьми, с огородами, т.д. – для того, чтобы учиться у преподобного Сергия праведной жизни. Сначала вокруг его монастыря вырос город – Сергиев Посад; со временем, школа жизни преподобного Сергия распространилась по всей Святой Руси и за ее пределы.

Обратим внимание на то, что белый офицер из приведенного в начале диалога на пороге смерти пытается осмыслить свою жизнь; при этом испытывает душевные муки, осознавая, что жил он неправильно, и многого не сделал. Опять же, наш жизненный опыт свидетельствует, что к подобным размышлениям склонны большинство людей – и русских, и не русских, – на пороге смерти. Люди задают себе вопросы: Как я жил? Для чего я жил? Что я успел? Интересно, что некоторые люди преклонного возраста могут не помнить, что с ними было вчера, но прекрасно помнить, что с ними было лет 50 назад – может быть, такое свойство памяти дается человеку для ответа на подобные вопросы?

Известно, что Лев Николаевич Толстой на пороге смерти восклицал: «А мужики-то, мужики как умирают!». Толстой восхищался тем, что простые русские мужики живут «праведно», то есть «правильно», поэтому умирают в душевном покое, в своей постели, в окружении любящей семьи. К сожалению, сам Лев Толстой умер не так.

Видимо, и каждого из нас неминуемо постигнет такой суд совести.

Интересно, что тот же белый офицер, подводя итоги своей жизни, определенным образом увязал это с русской литературой. Какая литература была нужна этому офицеру? Логично предположить, что такая литература, которая бы прославляла нравственную чистоту и учила этой чистоты достигать.

Личной трагедией упомянутого офицера является не только то, что он, по его мнению, жил не правильно, но и то, что в русской литературе он увидел «Железную дорогу» и не увидел «Капитанскую дочку»; он увидел ту «правду», которую хотел показать Некрасов, и ту «праведность», которую хотел показать Пушкин. Что это? Недостаток образования? Плохие учителя? Или особенность психики, способной, как в той басне Крылова, на барском дворе увидеть только грязь?

Трудно предположить, что белый офицер не читал «Капитанскую дочку». Пушкинисты утверждают, что «Капитанская дочка» – это духовное завещание Пушкина. Александр Сергеевич хотел написать такое произведение, которое оправдало бы его перед Богом. «Евгений Онегин» – энциклопедия жизни XIX века – для этой цели не подходил, потому что в этом романе показаны людские страсти и пороки, но не указывается, как нужно жить. А в «Капитанской дочке» Пушкин завещает, что нужно быть милосердным и щедрым (на это был способен даже Пугачев), нужно хранить верность семье и присяге, нужно быть заботливым и любящим. Трагично, что в капитанской дочке михалковский офицер не разглядел подвига капитала Миронова и его жены, заботы попа и попадьи о Марье Ивановне, верности Петра Андреевича Гринева, милосердия императрицы. Видимо, михалковский офицер разглядел только Швабрина – безбожника, предателя и душегуба.

Михалковский офицер также не увидел духовное завещание Достоевского: мир спасет «красота» («Идиот»), а «некрасивость» – убьет («Бесы»). Ф. М. Достоевский не высказывал именно эстетических суждений, он писал о красоте духовной, о красоте души.

Греческое слово  означает: выстраиваю, упорядочиваю, украшаю. Отсюда и косметика как украшение. Космос – это порядок, красота. Даже в упомянутой уже «Железной дороге» Николай Алексеевич Некрасов писал: «Нет безобразья в природе!».

Вспоминаются послы князя Владимира, которые говорили: «Мы не знаем, где были, на земле или на небе». Сам князь Владимир, после крещения Руси, обращаясь с молитвой к Богу, сказал: «Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога» (Отрывок из «Повести временных лет»). Конечно же, послы князя Владимира увидели в православии не только внешнюю красоту, но и красоту души, упорядоченность жизни − этого и пожелал князь Владимир для обновления своих людей. Эту красоту увидели русские люди в преподобном Сергии Радонежском. К этой красоте и стремятся русские люди до сих пор. Эта красота отразилась и в русской литературе, начиная с самых ранних произведений.

То, что выходило из-под пера древнерусских книжников, называлось словесностью, потому что Иисус Христос − это воплощенное Слово: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1:1). Древнерусские писатели воспринимали свои книги как Откровение Божие, как то слово, которое им даровал Бог. Многие даже не дерзали обозначать свое авторство − отсюда и пласт анонимной литературы. Если в Древней Руси молитва воспринималась как беседа человека с Богом, то книга − как беседа Бога с человеком.

Каждое произведение древнерусских книжников − это духовное завещание. Как надо жить? − исполнять библейские заповеди, и достигнешь святости. Например, преподобный Епифаний Премудрый, ученик преподобного Сергия Радонежского и автор его жития своим произведением хотел сказать, что преподобный Сергий был святым. И народ к нему тянулся, потому что он жил по-христиански.

Вплоть до XIX века литературу называли словесностью. Только в XIX веке появилось новое понятие «беллетристика» − легкое чтение, и уже не всякое литературное произведение становится духовным завещанием автора.

Можно спросить, а как же быть людям нецерковным, неверующим? Но даже неверующий русский человек стремится к нравственной высоте, отраженной в библейских и евангельских заповедях. Не все люди верят в суд Божий над своей душой, но все чувствуют неотвратимость суда своей совести над собой.

Интересно, как преподается «Капитанская дочка» в школе и в ВУЗЕ, и преподается ли вообще? Как одно из произведений, или как духовное завещание Пушкина? Нет ли опасности, что наши школьники и студенты, просматривающие бесконечные голливудские фильмы, пройдут мимо глубокого замысла Пушкина и мимо духовной глубины древнерусской словесности. А ведь рано или поздно наши школьники и студенты спросят у литературы: «Как нужно жить?»; рано или поздно они придут на суд своей совести и спросят себя: «Как я жил?».

Русская литература, русская словесность способна ответить на душевные и духовные запросы русского человека. Но на нас, учителях, лежит огромная ответственность − мы должны помочь нашим ученикам найти в русской литературе то, что они ищут.