Опубликовано: Котович Л. В. Проблемы образования как объект исследования на страницах журнала «Сибирские вопросы» // Образование в истории, история в образовании: материалы Всерос. (с междунар. участием) науч.-практ. конф. «Интеграция исторического и образовательного пространства» / под ред. В. А. Зверева. – Новосибирск: НГПУ, 2011. – С. 225–233. 

Издававшийся в Санкт-Петербурге в 1905–1913 гг. журнал «Сибирские вопросы» должен был стать, по замыслу редакции (издателя В. П. Сукачёва и первого редактора журнала П. М. Головачёва), самостоятельным сибирским органом, ставящим своей целью «издание статей злободневного характера, имеющих для Сибири серьезное значение»[1]. Характеризуя ситуацию в регионе, редакция подчеркивала, что «вряд ли существует точка зрения, которая позволила бы отрицать, что Сибирь в настоящее время переживает один из серьезнейших моментов всей ее истории … она находится если и не “накануне великих событий”, то на пороге крупнейших изменений и перемещений в самых основах всего ее уклада, от направления в которых в огромной степени зависит ее будущее»[2].

 Владимир Платонович Сукачёв, на средства которого издавался журнал, оставшийся в благодарной памяти потомков как «образованнейший человек и патриот Сибири»[3], привлек к работе в журнале таких известных исследователей  и общественных деятелей, как П. М. Головачёв[4], Э. К. Пекарский[5], Н. Л. Скалозубов[6] и др.

Работа с публикациями журнала позволила мне сделать вывод, что будущее, как полагали в «Сибирских вопросах (СВ)», не в последнюю очередь зависело от развития образования. Нуждам образования на страницах журнала уделялось большое внимание. Авторы СВ обращались к широкому кругу проблем: объектом рассмотрения были все звенья светского и духовного образования в регионе. Статьи, касавшиеся проблем образования, по моему мнению, в полной мере отвечали замыслу журнала, как он виделся его основателям, которые надеялись «на внимание тех активных элементов сибирского общества, которые будут принимать непосредственное участие в деле местных реформ; той мыслящей части сибирского населения, которая заинтересуется реформами и создаст для них контролирующую силу общественного мнения; сибирской печати, которая популяризирует в широких кругах читающей публики взгляды и положения специалистов, о привлечении которых всегда будет стараться редакция “Сибирских вопросов”; наконец, они рассчитывают на содействие тех знатоков Сибири, которые желают и могут делиться с публикой результатами своих наблюдений и размышлений»[7].

В статье я проанализирую материалы, посвященные тем проблемам высшего светского образования, которые были актуальными для вузов Сибири и Дальнего Востока в начале XX в., которые Головачёв называл вопросами «общегосударственного значения»[8]. Тем более, что только четырьмя высшими учебными заведениями исчерпывалось высшее образование в Сибири в дооктябрьский период[9].

В числе самых приоритетных проблем, которые обсуждались на страницах СВ, находился вопрос о том, какие высшие учебные заведения предпочтительны для региона. В обществе развернулась дискуссия, в ходе которой выявилось два подхода к этому вопросу.

Сторонники первого настаивали на том, что высшее образование должно давать широкую эрудицию, должно развивать молодежь. Только в этом случае молодой человек может сознательно определиться с выбором своего пути. Пропагандисты второго подхода выступали в защиту идеи узкой специализации. Они настаивали на том, что высшая школа должна готовить высококвалифицированные кадры – это ее главное назначение. СВ предоставили возможность высказать свою точку зрения участникам дискуссии независимо от того, какого подхода они придерживались.

Так, Э. К. Пекарский высказывал суждение, что «современная высшая школа уклонилась в сторону специализации, игнорируя общечеловеческое развитие учащихся; поэтому, а также в целях сознательного выбора учащимися факультета, первые два курса всех факультетов должны носить характер общефилософского образования, т. е. на них должны читаться естественные науки, история, право, философия, по прослушании которых от индивидуальной склонности каждого будет зависеть посвятить свои силы той или иной отрасли науки, тому или иному отделу прикладного знания»[10]. Свое несогласие с этой позицией высказывал Головачёв. Он не соглашался с идеей отвести все учебное время на первых двух курсах изучению общефилософских проблем и настаивал на необходимости специализации. Пётр Михайлович писал: «И какое иное учреждение, как не высшая школа, должна и может вооружить человека необходимыми специальными знаниями?»[11]. Сторонники специализации образования связывали это с потребностями края. Когда обсуждался вопрос об открытии вуза в Приамурье, формулировалось положение, что «практический характер всего обучения должен составлять отличительную черту Владивостокского политехникума, и при этом условии он будет выпускать именно практических деятелей». Сторонники специализации образования в весьма энергичных выражениях отзывались о позиции своих оппонентов, а мысль об открытии в Приамурье университета обычного типа называли положительно ошибочной, мертворожденной, близорукой: если она осуществится, то Приамурье получит безлюдный, плохой, куцый, безжизненный университет[12].

Не менее важным был другой вопрос, к которому обращались авторы «Сибирских вопросов» – об условиях, которые, по их мнению, оказывали влияние на развитие высшего образования в Сибири и на Дальнем Востоке. Корреспонденты выделяли внешние и внутренние условия, которые создавали климат для развития вузов.

К одному из важнейших внешних условий развития вузов нужно отнести их финансирование. Недостаточность средств могла стать важной проблемой развития вуза. Безусловно, затруднения с финансированием могли сдерживать развитие высшего образования. Так, по подсчетам Головачёва, Иркутскому общественному институту могло потребоваться не менее 8–9 млн р., «а с упадком крупной золотопромышленности, создававшей миллионеров прежнего времени, прекратились и крупные пожертвования на просветительные цели»; «величина потребной сумы может охладить многих жертвователей»[13].

Однако это же могло и способствовать и развитию светского высшего образования. Так, из соображений экономии выдвигалась идея открыть теологический факультет в Томском университете вместо духовной академии. В то время как вопрос «об открытии историко-филологического факультета в Томском университете уже возбужден советом университета и встречен в Министерстве народного просвещения вполне сочувственно», «этот факультет в Томске нужно считать фактом почти осуществившимся», и новый теологический факультет не потребует больших финансовых затрат, он «будет вполне оправдан той пользой, которую принесет для Сибири»[14].

Вопросы, связанные с открытием новых вузов, всегда привлекали широкое внимание. Так, например, обстояло дело с сельскохозяйственным институтом: «Вопрос о том, где ему быть, вот уже несколько месяцев волнует сибирское общество и не сходит со страниц местной печати. Семь крупных сибирских городов оспаривали право иметь у себя сельскохозяйственный институт: Омск, Барнаул, Новониколаевск, Томск, Красноярск, Иркутск, Хабаровск»[15].

К относительно благоприятным внешним условиям развития вузов в Зауралье относили их географическое расположение. Отмечали, например, что во Владивостоке «студентам в материальном отношении живется лучше, чем в других городах. Ведь университеты крупных центров переполнены учащимися. Затем, Владивосток – город, кишащий иностранцами, расположенный недалеко от портов Кореи, Японии и Китая, представляет удобное место для изучения почти на месте восточной культуры и иностранных языков»[16].

К неблагоприятным внешним факторам относили подчиненность вузов Восточной Сибири генерал-губернатору. Так, преподаватели Восточного института указывали на «крупную ненормальность» в положении их вуза: «ближайшим начальником института является приамурский генерал-губернатор», т. е. «состоит начальником лицо, некомпетентное в науке»[17]. И вообще «попечителем Восточно-Сибирского учебного округа состоит обязательно (курсив автора статьи. – Л. К.) иркутский генерал-губернатор. Таким образом, глава административной власти, обыкновенно какой-нибудь выслужившийся военный генерал, уже по роду своей профессии и подготовке не имеющий даже и представления о педагогическом деле, не интересующийся им, является в тоже время и главою местных учебных властей. Это удивительное совмещение в одном лице и административной, и учебной власти налагает специфический отпечаток на постановку учебного дела в Вост[очной] Сибири, отдавая его всецело в руки администрации»[18]. Столь же негативно оценивалась и деятельность попечителя Западно-Сибирского учебного округа. В СВ в разделе «Сибирские письма» из Томска писали: «Если бы устроить состязание между замоскворецкими купцами, с одной стороны, и нашими провинциальными помпадурами – с другой, то победителями бы оказались последние. Я, например, убежден, что одну из первых наград пришлось бы отдать нашему томскому помпадуру попечителю Западно-Сибирского учебного округа тайному советнику Лаврентьеву»[19], об этом чиновнике в журнале писали ни один раз[20]. Справедливости ради нужно сказать, что неудовлетворительную оценку получала и деятельность Министерства народного просвещения за то, что «не выяснило, почему внимание было более обращено на одни районы, менее на другие, какие шаги им предпринимаются для планомерного расширения и углубления дела народного образования. В отчетах не чувствуется ни жизни, ни любовного отношения к делу»[21].

Публикации СВ позволили мне выделить и внутренние условия, которые, по мнению корреспондентов журнала, определяли развитие вузов. Здесь обращались к двум сюжетам. Во-первых, рассматривали организацию учебного процесса и содержание образования.

Вузы искали наиболее эффективный вариант организации занятий. Так, сообщалось, что в общественном университете Иркутска предлагалось разбить учебный год на два семестра: с 1 октября по 20 декабря, с 15 января по 1 мая. Предлагалось и лекции разбить на две категории: подготовительные и общие. «Подготовительные лекции должны носить скорее характер уроков для небольшой аудитории (не свыше 40 человек) по необходимым предметам: русскому языку, математике, истории, общей географии, новым языкам. Общие же лекции должны явиться высшей ступенью, сравнительно с подготовительными»[22].

Корреспонденты журнала, характеризуя сибирские и дальневосточные вузы, обращались к содержанию образования, где большое внимание, наряду с общенаучными вопросами, отводилось проблемам региональным. П. М. Головачёв, обсуждая вопрос об открытии новых факультетов в Томском университете, предлагал «создать ряд кафедр, приуроченных к юридическому и естественному факультетам, имеющих в виду научную разработку того или иного материала, который дает окружающая сибирская действительность. Так, на юридическом факультете могут быть открыты дополнительные для желающих кафедры истории Сибири, обычного права инородцев и крестьян, сибирской археологии и истории культуры тюркских и монгольских племен. К этому же факультету официально можно причислить кафедру сравнительного изучения тюркских и монгольских наречий и лекторов-практиков киргизского (в данном случае – казахского. – Л. К.), бурятского, якутского языков, наречий алтайцев и северных инородцев. На естественном факультете нужно открыть дополнительные кафедры антропологии с обращением исключительного внимания на инородцев, этнографию последних и географию Сибири»[23]. В таком же ключе обсуждался вопрос об открытии сельскохозяйственного института[24].

В содержании гуманитарного образования достойное место отводилось языковой подготовке студентов. «Изучение местных инородческих языков, конечно, всегда должно иметь место на историко-филологическом факультете Томского университета и также может происходить совместно и филологами, и теологами, как и новых европейских языков»[25]. Технические вузы должны создать условия для получения специальных знаний в тех отраслях народного хозяйства, где предполагает в дальнейшем трудиться выпускник. Писали: «Горное, лесное, рыбное, дорожно-строительное и технические отделения должны … играть особо выдающуюся роль в программе приамурского политехникума»[26]. Корреспонденты СВ указывали на необходимость включения в учебные программы изучения иностранных языков. Рассуждая о том, какой должна быть программа приамурского политехникума, указывали на необходимость включить в нее «английский язык, потому что для окончивших там курс будет очень полезно поучиться с год в соответствующих практических школах Америки»[27]. Вносились также предложения, которые исходили от преподавателей, студентов, общественных деятелей о включении в учебные программы конкретных дисциплин, которые диктовались спецификой вуза, предполагаемого к открытию, стремлением обеспечить высокое качество образования в нем.

Качество образования напрямую было связано с теми, кто учил и учился. И сюжеты, посвященные преподавателям и студентам, были неотъемлемой составляющей публикаций, характеризующих высшее образование в Сибири и на Дальнем Востоке. Подчеркивалась высокая миссия деятелей высшего образования, которые «завоюют … неотъемлемое право гражданства и поставят себя тем самым в ряды лучших людей Сибири»[28]. Однако обращалось внимание на то, что «в настоящее время во всех в русских университетах чувствуется недостаток хорошо подготовленных ученых сил»[29].

Корреспонденты СВ писали о преподавателях, оценивая их деятельность. Отдавали должное тем, кто способствовал развитию высшего образования в крае. Позволю только один пример. Читаем: «Достаточно было присутствия среди профессоров Томского университета протоиерея Д. Н. Беликова, чтобы это отразилось на прогрессе изучения церковно-исторических вопросов Томского края»[30].

Не могу обойти вниманием статьи, в которых давались и весьма нелестные оценки деятельности профессорско-преподавательского состава вузов. Много писали о проблемах Восточного института. Констатировалось, что «институт не смог привлечь такой состав преподавателей, которые были бы заметными величинами среди русских ориенталистов», а те преподаватели, которые работали в вузе «за весь девятилетний период его существования (открыт 21 октября 1899 г.) не обогатили науки ничем сколько-нибудь выдающимся и не могли возбудить в своих немногочисленных слушателях такой степени усердия и любви к делу, какие, безусловно, необходимы при изучении восточных дисциплин»[31]. Такое состояние дел приводило к тому, что «обучаемые несерьезными преподавательскими силами питомцы института обнаруживают весьма понятную востоковедческую малограмотность. По окончании курса они, “специалисты-восточники” по диплому, принуждены возвращаться в строй, обучать “словесности”, “вздваивать ряды” и т. д., а Генеральный штаб нанимает частных лиц для перевода японских бумаг»[32]. Замечу, что корреспонденты СВ не сомневались в том, что профессорско-преподавательский состав – важнейшее условие развития вуза.

В заключение статьи рассмотрю материалы СВ, которые посвящены тем, ради кого велись эти дискурсы – студентам. Сразу нужно сказать, что я не обнаружила материалов, которые бы давали развернутые характеристики студенчества, больше материалов о численности и составе учащихся высших учебных заведений.

Все корреспонденты журнала отмечали, что контингент студентов был чрезвычайно мал. Весьма красноречивы цифры о числе учившихся в Восточном институте в 1908 г. Сообщалось, что «на первом курсе числится 35 студентов и 20 слушателей-офицеров; на 2-м курсе по китайско-манчжурскому отделению 10 студентов, 7 офицеров и 1 штатский вольнослушатель; на монгольском отделении 4 студента и 3 офицера, на японском 4 студента и 6 офицеров, на корейском – 1 студент и 3 офицера. На 3 курсе 10 человек, из них двое на монгольском отделении, остальные на японском и манчжурском. Оканчивают курс института 10 человек – 5 по монгольскому отделению, 2 по японскому и 3 по манчжурскому»[33]. Это была обычная ситуация, где единственным исключением, пожалуй, был Общественный институт Иркутска. А. Чернов сообщал, что «за 5½ месяцев работы было устроено всего 50 лекций, почти по 10 лекций в месяц. <…> Общее число посетителей – 15 705 человек, или в среднем по 315 человек на одну лекцию»[34].

 В «Сибирских вопросах» настойчиво проводилась оптимистическая мысль о том, что «в Сибири разовьется столь желательный для науки вообще и для подъема научных интересов в местном обществе в частности, тип ученого любителя достаточно подготовленного. Таким полезным для науки и общества человеком может быть врач, адвокат, учитель, чиновник, коммерсант, священник; сюда могут поступать вольнослушатели» и это «скрасит захолустную жизнь не одного человека, который своим примером будет, вместе с тем, поддерживать интерес к науке в окружающих его людях»[35].