И белый иней одуванчика

Весна уже уходит в прошлое –

густой травой, на зорьке скошенной,

грозой, вишнёвыми метелями,

туманом яблонь и капелями.

 

Цветок жасминовый закружится

и льдинкой поплывёт по лужице,

и белый иней одуванчика

накроет солнечного зайчика.

 

Шмелю, стрекозам и соцветиям

три летних месяца – столетия,

порхает бабочка-капустница,

где жёлтый лист на снег опустится.

 

Прошу тебя – не надо мучиться,

что поздняя любовь – разлучница...

поверь – спасёт от неизбежности

простое слово с жестом нежности.

 

Беги туда, где серебрится от звёзд открытое окно

С осенних листьев позолоту

легко смывает серый дождь,

когда в толпе окликнет кто-то,

вздохнёшь – не тот, кого ты ждёшь.

 

Но не тянись за власяницей,

не лей багряное вино,

беги туда, где серебрится

от звёзд открытое окно.

 

Где голубь тянется за крошкой

и за прозрачной синевой,

а ты корнями связан с прошлым,

и сердце знает – здесь ты свой.

 

Где из дощатого сарая

с ведром в руках выходит мать...

и места лучшего для рая,

наверно, трудно отыскать.

 

Поцелованный бабочкой белой

А вчера журавлиная стая

разбудила с утра синеву,

одуванчики золото мая

уронили в сырую траву.

 

Поначалу и ты оробела,

я в тумане черёмух пропал,

поцелованный бабочкой белой

лепестки осыпает тюльпан.

 

Оказалась душа твоя чуткой,

поняла мою нежность рука,

прилетевшие дикие утки

отбелили в пруду облака.

И не верь, если фразу услышим –

выбираем дороги не мы...

в седине – и цветение вишен,

и нестёртая память зимы.

 

Синевы озерцо глоточками выпили тучи

Метели вишнёвые май разбудил,

шмеля и вечерние грозы,

родимые пятна на белой груди

платочком прикрыла берёза.

 

Синица на ветке торопится спеть,

что солнечно утром и ясно,

листвы прошлогодней подсчитана медь

грачами в монашеских рясах.

 

Шепну, что зелёное платье к лицу,

влюблённый морщинистый мальчик,

у бабочки белой сорвав поцелуй,

за ночь поседел одуванчик.

 

Не вспомнишь меня и забудешь лицо –

красивыми снами не мучай...

и мечется стриж – синевы озерцо

глоточками выпили тучи.

 

Тюльпан над палым листиком затеплился свечой

Смахнула роща чахлая

последний снег с плеча,

проснулась мать-и-мачеха

от пения ручья.

 

За дымкой первой зелени

зеркальная вода,

крупицу солнца селезень

достал со дна пруда.

 

С обидами покончено,

твоя улыбка – знак,

цветущей вербы облачко

накрыло березняк.

 

Любви простая истина –

от слова горячо...

тюльпан над палым листиком

затеплился свечой.

 

А солнечные зайчики со мной в ненастье выжили

Дождей ночные шорохи,

и сны – клочками рваными,

цветущие черёмухи

плывут к окну туманами.

 

К окну ночами клонится

под стук дождя акация,

ругнёшь в сердцах бессонницу –

ушедшим в мае маяться.

 

Листву сжигали палую

и свист метели слышали,

сизарь полоску алую

крылом провёл над крышами.

 

И прячут одуванчики

печаль в ресницы рыжие...

а солнечные зайчики

со мной в ненастье выжили.

 

Из серебра цепочки у вербы на руках

Уже проснулись почки,

зима осталась в снах,

из серебра цепочки

у вербы на руках.

 

Любовь и память святы

на наш короткий век,

в кустах бумагой мятой

лежит последний снег.

 

Листочка рваный парус

качает сонный пруд,

пока былым я маюсь,

ты создаёшь уют.

 

Худых берёз рубахи

заношены до дыр,

дожди, невзгоды... птахи

весенний славят мир.

 

Большие родинки проталин целует солнце поутру

На клёны глянешь – одни мощи,

но сумрак уступает дню,

и ждут берёзовые рощи

свою грачиную родню.

 

Худой сугроб уткнулся в землю,

лоскутья туч на тополях,

воркует голубь, тени дремлют

на белых мятых простынях.

 

Словам пустым узнали цену,

и кто – чужак, и кто – родной,

и бьётся голубая вена

ручья под коркой ледяной.

 

Снега, невзгоды – не пропали

и устояли на ветру...

большие родинки проталин

целует солнце поутру.

 

Сотрёт каракули теней под утро белая пороша

Года войдут тихонько в сны,

недели пролетят аллюром,

из рамок окон до весны

не снимешь зимние гравюры.

 

И знает сгорбленный фонарь,

что в сумраке душе противно,

и выкормыш зимы – февраль

загонит в душные квартиры.

 

К чужим привяжешься сильней –

с чужими легче быть хорошим,

сотрёт каракули теней

под утро белая пороша.

 

Вздохнёшь, что нет былой любви,

смолчу – нельзя всё мерить прошлым...

запомнят в стужу воробьи –

спасёшься, подбирая крошки.

 

Допоздна в метель не спится

На дома, на тополь голый

снегопад обрушил небо,

воробьи и сизый голубь

не дождались крошек хлеба.

 

За судьбой не доглядели,

допоздна в метель не спится,

за петлёй петля – недели

на твои ложатся спицы.

 

Никого с тобой не судим,

что в душе печали кокон,

и берёза с белой грудью

зазвенит серьгой у окон.

 

И ручья подхватят голос

поутру хоры капели...

и простишь за белый волос,

и за то, что не допели.

 

Худые лодыжки рябины заботливо моет ручей

Стареем – никак без таблеток,

без вздохов и глупых обид,

в фонтанах берёзовых веток

апрельское небо рябит.

 

Не сетуй – судьба не скупая,

и дней не так много пустых,

тепло воробьи покупают

за медь прошлогодней листвы.

 

И нечем особо хвалиться,

и плакаться повода нет,

на грудке у каждой синицы

блестит золотой амулет.

 

Запомнило сердце – любили

и радости лучше врачей...

худые лодыжки рябины

заботливо моет ручей.

 

Пора учить язык грачей

Над тенью ветер посмеётся,

взъерошит волосы рябин,

а в лужице монетку солнца

нашли и делят воробьи.

 

На волю из ледовой клетки

подснежник рвётся и ручей,

и шепчутся худые ветки –

пора учить язык грачей.

 

Мотивы нудные метели

сменило пение синиц,

не хочет слышать звон капели

седой сугроб, упавший ниц.

 

И что вчера казалось важным –

ненужный лист черновика –

плывёт корабликом бумажным

по синей луже в облака.

 

Подойдёшь к окну босая

Ждём – разбудит гомон грачий

лес и лёд замёрзших рек,

о метелях белых плачет

только ноздреватый снег.

 

От зимы осталось долгой –

вздох, неделя до тепла,

месяц – золотой заколкой –

вденет в волосы ветла.

 

У нагих берёз истома,

вместе с ними подожди –

и большой сугроб у дома

ночью расклюют дожди.

 

Пробежал февраль короткий,

подойдёшь к окну босая...

золотые самородки

солнце в лужицы бросает.

 

Вчерашний снег – полоской белой

Стоим с тобой на перепутье,

а осень в рубище берёз

сшивает серых туч лоскутья

стежками веток вкривь и вкось.

 

Вчерашний снег – полоской белой,

на ивах мокрое рваньё,

тревожат дремлющее небо

и голуби, и вороньё.

 

Немного у судьбы просили,

а жизнь, гадай, как повернёт,

и бьётся сердцем лист осины,

вмерзая в первый тонкий лёд.

 

И где ему тепло и место,

живое чувствует нутром...

зима вся в белом, как невеста,

не помнит осень в золотом.

 

Уходит пора золотая

Уходит пора золотая,

поплачься, себя пожалей,

берёза обноски латает

цыганской иголкой дождей.

 

А клёны не прячут нагие

узлы выступающих вен,

и мучает нас ностальгия,

и просит душа перемен.

 

Ты рядом, к чему торопиться

с утра в суматоху недель,

зонты, словно чёрные птицы,

куда-то уносят людей.

 

С намокшей травы не поднимешь

осины цветастый платок...

что там – за туманами – финиш,

а может быть, новый виток.

 

Багряным сердцем бьётся осиновый листок

Багряным сердцем бьётся

осиновый листок,

сосна целует солнце

в оранжевый висок.

 

Тепло в душе от мысли,

что я в тебя влюблён,

пылают жаром листья –

обжёг ладони клён.

 

С берёзой в тихой роще

давным-давно знаком,

поманит жизнь хорошим –

пойдёшь и босиком.

 

Что многое нам поздно –

дождя ночного бред...

а осень льёт из бронзы

воспоминанья лет.

 

Осины красятся румянами

К утру измученный бессонницей

вздохнёшь – не тех, наверно, ждал,

трепещет бабочкой-лимонницей

листочек на игле дождя.

 

Осины красятся румянами,

а тучи набирают вес,

притих укутанный туманами

простуженный осенний лес.

 

От свиста ветра лужа морщится,

а ты всё предаёшь суду,

и желтизной больная рощица

неделю мечется в бреду.

 

Кленовый лист ладонью скрюченной

взъерошил волосы куста...

и кем-то осени поручено

всё ставить на свои места.

 

А мы, как поздние цветы

У зеркала притихла ты –

морщинки и седая прядь,

а мы, как поздние цветы,

не верим – время увядать.

 

А в памяти ночной грозы

весенний день и майский гром,

какая осень без слезы,

без сожалений о былом.

 

И будь ты грешен, будь святой,

за птичьей стаей не взлететь...

и дождь серебряной метлой

метёт берёзовую медь.

 

Время лиловых туманов сирени

Время лиловых туманов сирени,

смеха, улыбок и откровений,

синих ночей и метелей акаций,

время, в котором нельзя нам остаться.

 

Звёзды слетятся к окну мотыльками,

если захочешь, лови их руками,

солнечный день или пасмурный вечер –

радость такой же осталась при встрече.

 

Пух одуванчиков с бабочкой кружит,

яблони цвет льдинкой плавает в луже,

время - река без истока и устья,

дважды войдёшь – не расстанешься с грустью.

 

Следом за зноем – шумные грозы,

ангелы трав – голубые стрекозы...

время, которое ловим мы снами,

знает, что будет по осени с нами.

 

Ветла грустила о былом

Ветла грустила о былом,

дремала тёмная вода,

метнулась чайка и крылом

разбила зеркало пруда.

 

Затеял рой стрекоз игру,

и ласточка грозу звала,

и ты шептала – не к добру,

к печали бьются зеркала.

 

И свет дневной во мгле пропал,

и росчерк птичьего крыла,

петляя, нас с тобой тропа

по судьбам разным развела.

 

Мы друг от друга далеки...

а там, где встретили весну,

сидят на зорьке рыбаки

и ловят звёзды на блесну.