У некоторых исследователей истории Новосибирска сложилось мнение, согласно которому «эмбриональное вызревание города» еще в конце ХIХ в. в какой-то мере осознавалось жителями приобских деревень, включенных позднее в городскую черту [13, с. 703]. Однако деревня Усть-Иня, находившаяся до 1929 г. в пригороде Новосибирска, привлекает исследовательское внимание протестом большинства ее жителей против присоединения этого населенного пункта к городу. Несмотря на протест крестьян, Усть-Иня все-таки вошла в городскую территорию. Попытка уяснить причины несогласия жителей деревни с этим решением власти, закономерным для периода ускоренной урбанизации, приводит к необходимости детального изучения специфики экономического положения крестьян, их культурных приоритетов и, что не менее важно, отношений между семейными кланами Усть-Ини. Концентрация внимания на локальном во временном и территориальном смысле объекте имеет в данном случае «стратегическое» значение для исследователя. Работы западных историков, которые принято считать «микроисторическими», убедительно демонстрируют возможность делать «большие выводы», изучая казусные, единичные и локальные сюжеты [14; 24; 26]. В случае с Усть-Иней по мере исследования приоткрывается любопытная картина, на которой изображено сообщество, где обособилась группа «традиционалистов», желавших сохранить незыблемым свой сельский мир и крестьянский образ жизни вопреки неизбежным модернизационным изменениям окружающей действительности. Детальная прорисовка характера взаимоотношений жителей пригородной деревни, ставшей частью города, в значительной мере проясняет причины нежелания российских крестьян адаптироваться к требованиям времени, способствует более глубокому осмыслению проблемы соотношения урбанизации и рурализации в первой половине ХХ в., расширяет представления о специфике российских городов, «вышедших» в советское время далеко за свои прежние границы и «поглотивших» сельскую округу.

Усть-Иня существовала уже в ХVIII столетии. Эта деревня постепенно прирастала все новыми семейными кланами: изначально здесь селились русские старожильческие семьи. По наблюдению А. А. Люцидарской, «как правило, земли колонистов располагались вдоль рек, их притоков, по протокам и заводям. Близость воды была необходимым условием для плодородия почвы. Очень часто заимки располагались на землях, расположенных между речками. Использовались под сенокосные угодья и острова на Томи и Оби, где обилие влаги способствовало хорошему травостою» [15]. Так и Усть-Иня появилась в местечке между речками Иней и Камышенкой, которые впадают в Обь. Начиная со второй половины 1880-х гг. сюда стали приезжать переселенцы из различных губерний европейской части Российской империи. Первая мировая война ознаменовалась для Усть-Ини появлением беженцев из районов, охваченных боевыми действиями. Некоторые семьи беженцев здесь осели. Кое-кто появился в деревне после Гражданской войны. Однако наиболее существенный приток приезжих пришелся всё же на годы массового переселенческого движения рубежа XIX–XX вв., когда в Усть-Ине сложился основной костяк населения. Усть-инские семьи были разными по происхождению, по достатку, по убеждениям и жизненным целям. Взаимодействие семейных кланов внутри деревни, наряду с другими факторами, формировало определенные позиции и ценностные установки крестьян. 

Цель этой статьи – выявить основные этапы и специфику складывания межклановых семейных отношений в Усть-Ине и объяснить влияние этих отношений на восприятие жителями деревни процесса урбанизации. Хронологические рамки исследования обусловлены следующими обстоятельствами. Точная дата появления в Усть-Ине переселенцев нам не известна. Ясно, что некоторые украинские переселенцы прибыли в деревню уже в конце 1880-х гг. Однако первые сведения о переселенцах, которые можно почерпнуть из метрических книг, относятся к 1890-м гг. Поэтому нами был осуществлен анализ источников, датированных не ранее, чем 1890 г. На сегодняшний день у нас нет возможности получить документы загса за 1928 и 1929 гг., поскольку не истек срок их секретности, поэтому верхняя граница исследования приходится на 1927 гг.     

Данное исследование показывает, что на рубеже ХIХ и ХХ вв. в Усть-Ине сложились довольно устойчивые микрогруппы, представлявшие собой крестьянские «круги» общения. Принцип построения этих микрогрупп можно понять, используя методику, близкую к социометрии для изучения данных из метрических книг о рождении и заключении браков. Историками замечено, что «метрические книги как первичные источники учета населения наиболее информативны для анализа социально-демографических процессов на микроуровне» [7, с. 50]. Однако историки до сих пор не пытались изучать с помощью метрических книг «круги» общения прихожан различных церквей, тем более опираясь на социометрию.

Метод социометрии был разработан американским психиатром и социальным психологом Дж. Л. Морено еще в 1930-х гг. Сегодня этот метод широко применяется в прикладных исследованиях психологов, психотерапевтов, педагогов и социологов. Социометрия представляет собой тест, применяемый для оценки межличностных эмоциональных связей в группе. Тест позволяет выявить микрогруппы в коллективе или сообществе, определить неформальных лидеров и изгоев, характер психологического климата в сообществе [11, с. 363]. Применение этого метода в чистом виде в историческом исследовании невозможно. Однако, оттолкнувшись от социометрии, можно найти способ разобраться в родственных и дружеских отношениях внутри деревни по сохранившимся документам. Социометрическое исследование начинается с опроса членов коллектива на предмет выбора ограниченного количества наиболее симпатичных им людей для воображаемой совместной деятельности. Результаты опроса отображаются исследователем в так называемой социограмме, которая наглядно демонстрирует привязанности, симпатии и антипатии, присущие членам группы. Историк не имеет возможности опросить людей прошлого на предмет их симпатий и привязанностей. Однако, стремясь составить приблизительную и обобщенную картину отношений между семьями небольшой деревни столетней давности, целесообразно обратить внимание на то, кто и кого выбирал в жены, в мужья, в поручители жениха и невесты на свадьбе, в крестные восприемники новорожденным младенцам. Эти сведения всегда фиксировались в метрических книгах. Документы советских загсов менее информативны, поскольку свидетели жениха и невесты ставили только не всегда внятную подпись. Кроме того, у нас нет возможности узнать имен крестных восприемников младенцев, рожденных с середины марта 1920 г., поскольку именно в это время церковь передала функции фиксации актов гражданских состояний соответствующим советским учреждениям.

Социометрия была создана как метод работы с живыми людьми, занятыми своими сегодняшними проблемами и задачами. Используя этот метод, принято опрашивать всех членов коллектива одновременно. Социометрический тест отражает обычно сиюминутную, актуальную картину. В нашем случае воссоздание полной картины предпочтений и антипатий между крестьянами одной деревни в определенный момент невозможно. Выбор невесты, крестного для ребенка и поручителя на свадьбе происходит редко и далеко не спонтанно. Некоторые семьи годами живут без особенных изменений. И это может вовсе не означать, что семьи, не участвовавшие на протяжении нескольких лет в церковных обрядах, связанных с важнейшими событиями семейной жизни, являлись аутсайдерами. Однако это не значит, что ряд усть-инских семей неизбежно «выпадет» из нашего внимания. Мы располагаем внушительным объемом данных метрических книг и документов загса, в которых обязательно встречаются сведения практически обо всех семейных кланах Усть-Ини, поэтому у нас все-таки есть возможность понять, кто и чьим родственником был в Усть-Ине. Стоит отметить характерную для первой трети ХХ в. крестьянскую многодетность, наличие большого количества кумовьев, упоминание которых в метрических документах позволяет нам и сегодня составить более четкое представление о семейных контактах в Усть-Ине. Попытка адаптации метода социометрии к нашему исследованию предполагает выявление характера долговременных, а не сиюминутных отношений между семейными кланами. Наше исследование показывает, что выбор в крестные и поручители тех или иных людей часто был обусловлен родственными связями и соседством. В повседневный круг общения крестьян редко попадали чужие, сторонние люди, а дружба сопрягалась с духовным и кровным родством. Учитывая эти особенности взаимоотношений в деревне, использование описанной методики для выявления особенностей взаимоотношений между семейными кланами Усть-Ини представляется оправданным. 

В опоре на документы 1890–1927 гг. нами были выявлены все браки, заключавшиеся между жителями Усть-Ини, отмечены браки с выходцами из других населенных пунктов, учтены фамилии всех поручителей усть-инских женихов и невест, а также свидетелей свадеб советской поры, определены фамилии всех крестных усть-инских младенцев. По данным за каждый год нами составлялась отдельная социограмма, показывающая наличие в деревне микрогрупп и позволяющая определить те семьи, члены которых чаще всего приглашались на свадьбы и крестины в качестве восприемников и поручителей. Сопоставление социограмм за разные годы позволило выявить динамику таких выборов, определить устойчивость отдельных межсемейных связей, увидеть, кто чаще являлся инициатором «завязывания» и упрочнения межсемейных контактов, кого в деревне чаще выбирали.

Важно подчеркнуть, что в классическом варианте социометрия показывает именно эмоциональные привязанности. Случаи выборов усть-инских крестьян, которые мы анализируем, не всегда говорят о реальных искренних симпатиях. Подоплекой подобных выборов может быть хозяйственный вопрос, чувство долга перед семьей, соблюдение «стратегических» устремлений микрогруппы, дань традиции и т. д. Объяснение взаимных выборов крестьян является непростой задачей, однако некоторые выводы можно делать, опираясь на хозяйственную статистику, делопроизводственные документы сельского совета Усть-Ини и устные рассказы потомков местных крестьян. В итоге исследования картина взаимосвязей между семейными кланами Усть-Ини получается обобщенной и во многом неясной, однако, основные черты, присущие этим отношениям, и характер их динамики все-таки удается уловить.    

Можно определить несколько этапов развития отношений между усть-инскими микрогруппами, наличие которых становится очевидным уже при поверхностном контакте с источниками. Вплоть до середины первого десятилетия ХХ в. старожилы и переселенцы привыкали и адаптировались друг к другу, живя довольно-таки обособлено. Начиная с середины первого десятилетия ХХ в. их контакты учащаются, становятся более регулярными и разнообразными. В это же время неподалеку от Усть-Ини ускоренными темпами развивается новый населенный пункт – безуездный город Новониколаевск, который, словно незваный гость, вторгается в систему отношений, сложившихся между местными деревнями и селами. Вплоть до начала Гражданской войны семьи Усть-Ини преимущественно ограничивались контактами с избранными жителями других деревень, настороженно относясь к «разношерстной» публике, поселившейся в Новониколаевске. Но беженцы, останавливавшиеся в деревне и в ближайшем к Усть-Ине Закаменском районе Новониколаевска, сближались с местными жителями, меняя сложившиеся привычки и налаживая дружеские отношения с молодежью. Разрастание города приводило к неизбежному увеличению контактов с новониколаевскими семьями. В результате довольно замкнутое сообщество Усть-Ини было вынуждено «открываться», впускать чужаков и отпускать в город молодежь. Охарактеризуем подробнее каждый из названных этапов.

К моменту прибытия переселенцев в Усть-Ине проживало несколько семейных кланов и одиночных семейств. Дистанцируясь на уровне языка от старожилов, переселенцы стали называли коренных жителей Усть-Ини «чалдонами». В быту такое наименование используется до сих пор. Потомки переселенцев, живущие в Усть-Ине, и сейчас иногда называют потомков старожилов «чалдонами». По данным Т. С. Мамсик, еще в 1777 г. в Усть-Ине жили фамильные кланы, которые сохранились и к концу ХIХ в. Это были Белоусовы, Масловы, Колесниковы, Овчинниковы и Рожковы. К 1823 г. в деревне появились также Кунгурцевы и Харлапановы [22, с. 906].  Судя по источникам рубежа ХIХ и ХХ вв., к концу столетия в Усть-Иню переехали и другие старожильческие семьи – Артамоновы, Быковы, Бычковы, Бурковы, Волчихины, Деменевы, Журавлевы, Козлочковы, Кузнецовы, Мальцевы, Петровы, Прохоровы, Сидоровы, Чернышовы, Шкадовы [4, оп. 44, д. 1215, л. 1–10]. В 1890 г. в деревню переселился колыванский мещанин Александр Григорьевич Шуталев, который женился на девице Евдокии Поликарповне Белоусовой [1, оп. 1, д. 2917, л. 26 об.]. В следующем году колыванская родственница Александра Григорьевича, мещанская девица Екатерина Гордеевна Шуталева вышла за Сергея Николаевича Маслова и тоже переехала в Усть-Иню [1, оп. 1, д. 2917, л. 62 об.]. Позже, в 1898 г., за Ефима Михайловича Колесникова из Усть-Ини выдали и младшую сестру Екатерины Варвару Гордеевну Шуталеву [1, оп. 1, д. 2923, л. 28 об.].

К концу ХIХ в. браки между детьми усть-инских «чалдонов» заключались реже, чем с жителями других населенных пунктов.  Деревня была небольшой, поэтому все семьи в ней давно «перероднились». Браки внутри деревни можно было свободно заключать лишь со вновь прибывшими крестьянами, однако были и исключения. По наблюдениям Н. А. Миненко, уже к началу ХIХ в. в приобских деревнях невест часто сватали в другой деревне. С 1789 по 1820 г. в Николаевской церкви села Кривощеково венчалось более 560 пар. Н. А. Миненко подсчитала, что 83 % браков являлись междеревенскими [23, с. 110, 112]. Усть-инские женихи сватали девиц из разных окрестных деревень. Однако стоит отметить, что список этих населенных пунктов оставался довольно однообразным в разные годы. В период от 1890 до 1920 г. молодые люди из старожильческих семей Усть-Ини вступали в браки с крестьянами из соседнего села Каменского, из сел Большое Кривощеково и Бугринское, а также из окрестных деревень: Березовки, Вертковой, Гусиного Брода, Ересной, Мало-Кривощековой,  Мочищенки, Коченевой, Круглихиной и Орской, а также из поселка Костромского.

До конца Гражданской войны старожилы Усть-Ини заключили почти 60 междеревенских браков, что составило около 49 % всех браков, в которые вступали усть-инские старожилы. Эти данные являются приблизительными, поскольку не сохранились метрические книги за 1895 и 1900 гг. С жителями села Каменского за указанный период старожилами было заключено не менее 14 браков. Кунгурцевы и Колесниковы породнились с Белкиными, Белоусовы со Шмаковыми и Плотниковыми, кроме того, молодые люди из семейного клана Колесниковых брали в жены девиц из каменских семей Чирковых и Плотниковых, Кунгурцевы породнились со Шмаковыми из с. Каменского, состоялось и еще несколько свадеб с жителями этого села. В 1891 г. Василий Герасимович Кузнецов женился на Марии Федоровне Бастрыкиной из Большого Кривощеково [1, оп.1, д. 2917, л. 62 об.]. С жителями Малого Кривощекова (Мало-Кривощековой) с 1890 г. до революции усть-инские крестьяне заключили не менее девяти браков: Белоусовы, Кунгурцевы и Колесниковы в 1890-х гг. породнились с Пупковыми из Мало-Кривощековой. Известно, что в 1890 г. Яков Тимофеевич Белоусов женился на Аниссии Игнатьевне Пупковой [1, оп. 1, д. 2917, л. 23 об.], в 1892 г. Алексей Лаврентьевич Кунгурцев взял в жены Гликерию Георгиевну Пупкову [1, оп. 1, д. 2918, л. 27 об.], а Тимофей Иванович Колесников женился на Варваре Ефимовне Пупковой [1, оп. 1, д. 2918, л. 31 об.]. В период с 1890 по 1920 г. Колесниковы породнились также с Плотниковыми и Кривошапкиными, а Белоусовы – с Белобородовыми. В 1914 г. Кунгурцевы породнились и с семьей Гусельниковых. Крестьяне Плотниковы жили не только в Мало-Кривощековской деревне, но и в Мочищенке. В 1891 г. поженились крестьянин этой деревни Прокопий Алексеевич Плотников и Степанида Платоновна Белоусова [1, оп. 1, д. 2917, л. 62 об.]. Вообще, в указанный период старожилы заключили не менее шести браков с крестьянами из Мочищенки: Бычковы породнились с Ивановыми, кроме того, Бычковы и Журавлевы породнились с Сомовыми и Печенковыми, а Белоусовы – с Жеребцовыми. С жителями Березовки, Бугров, Вертковой, Гусиного Брода, Ерестной, Круглихиной, Колывани, Коченево и Орской было заключено всего десять браков. Свадьбы с жителями этих деревень не повторялись более двух раз. В 1917 г. исключением из правил стали также две свадьбы старожилов с жительницами пос. Костромского, относившегося к Кайлинской волости.

Однако выбор брачных партнеров старожилы Усть-Ини до революции нередко останавливали на коренных жителях своей деревни и недавно прибывших из других деревень «чалдонах». Эту ситуацию не назовешь типичной. По нашим подсчетам, таких браков до 1920 г. было заключено около 27, что составило около 23 % всех браков, заключенных старожилами. Обратимся к некоторым примерам. В 1890 г. уволенный в запас рядовой 2-й Уссурийской конной сотни Степан Григорьевич Харлапанов, которому исполнился уже 31 год, взял в жены Христину Ивановну Колесникову. Возраст этой девицы по канонам того времени был велик для первого брака – 29 лет [1, оп. 1, д. 2917, л. 24 об.]. По всей видимости, брак заключался по необходимости. Возможно, Христина долго не выходила замуж из-за бедности или из-за каких-то физических или нравственных недостатков. Отставной рядовой мог вернуться со службы больным. Едва ли в этом случае получилось бы сосватать юную, здоровую и богатую девицу из другой деревни. До революции было заключено еще несколько браков между усть-инскими старожилами.  В 1894 г. вступили в брак 29-летний отставной солдат Василий Борисович Колесников и 18-летняя беднячка Матрена Яковлевна Белоусова [1, оп. 1, д. 2920, л. 30 об.]. По всей видимости, невеста выиграла в материальном положении, вступив в этот брак. Через несколько лет после свадьбы двор Василия Колесникова относился к числу наиболее зажиточных, а двор отца Матрены оставался бедным [4, оп. 44, д. 1215, л. 1 об., 2 об.].

В 1896 г. поженились вдовец Сафон Михайлович Колесников, которому было больше 30 лет, и 20-летняя девица из очень бедной семьи Прасковья Варфоломеевна Артамонова [1, оп. 1, д. 2920, л. 30 об.]. В 1902 г. вступили в брак незаконнорожденный Яков Колесников и беднячка Ирина Андреевна Сидорова [1, оп. 1, д. 2928, л. 40 об.]. В 1903 г. поженились вдовец Андрей Васильевич Колесников, которому было уже 43 года, и девица 24 лет от роду Евгения Феофановна Деменева [1, оп. 1, д. 2929, л. 48 об.]. В 1905 г. состоялось четыре свадьбы между представителями семей старожилов – Кузнецовы породнились с Масловыми, Харлапановы – с Рожковыми, а Деменевы – с Овчинниковыми и Журавлевыми [1, оп. 1, д. 2933, л. 45 об., 47 об.]. Большое количество свадеб между парнями и девушками из старожильческих семей одной деревни в этом году было, по всей вероятности, обусловлено желанием Феофана Деменева женить сына и выдать замуж дочь. Деменевы жили в Усть-Ине не так давно, как Колесниковы, Масловы, Харлапановы, Рожковы, Белоусовы и Кунгурцевы, и еще не успели завести здесь разнообразные родственные связи. Годом позже обвенчались еще две пары из семей старожилов. Феофан Деменев женил младшего сына Дмитрия на Масловой Марии, а Александр Степанович Чернышов взял в жены Матрену Федоровну Колесникову [1, оп. 1, д. 2935, л. 53 об., 59 об.]. В 1907 г. вновь породнились Артамоновы и Колесниковы. Артамоновы, как и Деменевы, появились в деревне не так давно, поэтому, по всей видимости, они стремились обзавестись родственными связями с самыми большими и старинными семейными кланами Усть-Ини [1, оп. 1, д. 2928, л. 54 об.].

Возможно, учащение браков между старожилами одной деревни в середине первого десятилетия ХХ в. было связано с реакцией на увеличение контактов семей старожилов с семьями переселенцев. Как результат, предпочтительным стал выбор брачных партнеров в пользу людей «своего круга», в который всё-таки еще не входили переселенцы.  В 1914 г. после пятилетнего перерыва в кругу усть-инских старожилов сложилось сразу четыре пары. Колесниковы в очередной раз породнились с Белоусовыми, Харлапановыми и Масловыми [1, оп. 1, д. 2744, л. 120 об., 122 об.]. Кроме того, Яков Васильевич Белоусов женился на Анастасии Петровне Третьяковой – девице из старожильческой семьи, которая, однако, недавно появилась в Усть-Ине [1, оп. 1, д. 2928, л. 40 об., 120 об.]. Годом позже Варсанофий Кунгурцев выдал дочь Пелагею, которой не исполнилось и 16 лет, за Василия Васильевич Колесникова [1, оп. 1, д. 2745, л. 136 об.], отец которого тоже в свое время взял в жены девушку из своей деревни. Наконец, в 1917 г. вновь поженились молодые люди из семей Колесниковых и Белоусовых [1, оп. 1, д. 2747, л. 114 об.]. Заметно, что браки между старожилами Усть-Ини часто были обусловлены материальными и возрастными причинами.

К числу исключительных случаев стоит отнести четыре досоветских брака между женихом и невестой из одного семейного клана. В 1901 г. обвенчались Алексей Павлович Колесников и Анна Филипповна Колесникова [1, оп. 1, д. 2922, л. 35 об.]. Вероятно, родство молодоженов было дальним, однако семьи жили по соседству и, безусловно, очень хорошо знали друг друга. К моменту венчания Алексею было только 18 лет, а Ане – 17. Возможно, родственники заподозрили молодых людей в любовных отношениях и решили их поженить, чтобы избежать позора. Серьезных материальных препятствий к браку не существовало. Семья жениха была немного зажиточнее, но по большому счету эти семьи можно отнести к одной категории по материальному достатку [4, оп. 44, д. 1215, л. 1 об.]. Очень похожим кажется брак Ефима Тимофеевича Белоусова и Ирины Дмитриевны Белоусовой, заключенный в 1894 г. [1, оп. 1, д. 2920, л. 28 об.]. Третья пара, созданная представителями одного семейного клана Колесниковых, обвенчалась в 1908 г. Тогда в брак вступили Архип Андреевич Колесников и Матрена Васильевна Колесникова, отец и брат которой женились на жительницах своей деревни [1, оп. 1, д. 2932, л. 53 об.]. Этот союз оказался кратковременным, поскольку молодая жена умерла от родов через год [1, оп. 1, д. 2738, л. 106 об.]. В следующем году опять состоялась свадьба между Колесниковыми [1, оп. 1, д. 2738, л. 88 об.]. На этот раз вдова 27-и лет выходила за соседа 26-и лет. Эти люди не были кровными родственниками, но, по всей вероятности, долгое время жили рядом.

В конце ХIХ в. родственные связи семейных кланов усть-инских старожилов охватывали многие приобские села и деревни. В пределах Кривощековской волости жили различные семьи с одинаковыми фамилиями, что свидетельствовало об их общем происхождении от одних предков. В самом старинном селе волости, в Большом Кривощеково, жили в ХVIII в. Быковы, Кузнецовы и Чернышовы [19, с. 460], в филиации этого поселения, в Малом Кривощеково, уже в середине ХVIII в. было зафиксировано проживание семьи Харлапановых, к 1823 г. здесь появились Овчинниковы [20, с. 459].  В середине ХIХ в. в деревне Бугринской проживали Быковы и Белоусовы [17, с. 124], в Вертковой уже в 20-х гг. ХIХ в. также жили Белоусовы и Быковы [21, с. 14]. В ХIХ в. в Ересной проживали Чернышовы и Быковы [18, с. 297].  Родственные связи старожильческих семей к моменту появления в Усть-Ине переселенцев охватывали не только Кривощековскую волость, к которой относилась деревня, но и простирались за ее пределы. По данным Т. С. Мамсик, крестьяне Колесниковы, Кунгурцевы, Овчинниковы и Петровы уже сотню лет назад жили в Бердской волости [16, с. 187]. Кроме того, в Мочищах жили Артамоновы [1, оп. 1, д. 2189, л. 126], в Мало-Кривощековской – Кунгурцевы. Т. С. Мамсик подчеркивает относительную стабильность семейного состава населения приобских деревень в ХIХ в. [16]. Стабильными оставались и связи между семьями.

Известно, что в 1890 г. в Усть-Ине уже имелись переселенцы из европейской части Российской империи. Однако, по официальным статистическим данным, их насчитывалось только пятеро, и они не были приписанными к сельскому обществу Усть-Ини [5, оп. 10, д. 165, л. 14 об.]. Источники не позволяют сказать точно, кто приехал первым. По данным, записанным со слов переселенцев новосибирскими статистиками в 1926 г., уже в 1882 г. переселились черниговцы Иващенко и Есипенко, в 1888 г. переехали крестьяне Саченко и Дечко [2, оп. 1, д. 24, л. 7]. Очевидно несоответствие данных, приведенных в разных документах. В любом случае, есть основания полагать, что в первые годы проживания переселенцев в Усть-Ине старожилы общались преимущественно между собой, не проявляя особенной инициативы в построении дружеских и родственных отношений с украинцами.

Важно проследить, как складывались отношения между семейными кланами старожилов и переселенцев. Из составленных нами социограмм видно, что на рубеже веков в сообществе деревни выделялась довольно замкнутая микрогруппа «чалдонов». Центр этой микрогруппы был представлен самым большим семейным кланом Колесниковых, в котором насчитывалось в 1891 г. 20 отдельных семей [4, оп. 44, д. 1215, л. 1 об.]. У Колесниковых имелись родственные связи с Харлапановыми, Белоусовыми, Масловыми, Кунгурцевыми. В 1891 г. в крестные и поручители Колесниковых приглашали Кунгурцевы, Чернышовы, Харлапановы, Шуталевы, Масловы, Артамоновы, Кузнецовы. Ежегодно повторялись аналогичные приглашения в семьях Колесниковых, Масловых, Белоусовых, Харлапановых. Три раза за десять лет, с 1890 по 1900 г., Колесниковы приглашали Чернышовых. Почти каждый год Колесниковы и Масловы приглашали друг друга на свадьбы поручителями и восприемниками на крестины. То же самое можно сказать и о связях с Белоусовыми. Кунгурцевы близко общались не только с Колесниковыми, их кумовьями и поручителями становились также Артамоновы, Бычковы, Деменевы и Масловы. Ясно, что плотно общались Рожковы и Шкадовы. К концу ХIХ в. Шуталевы, общавшиеся до сих пор преимущественно с Масловыми, Колесниковыми и Халапановыми, заводят дружбу с Журавлевыми. Важно пояснить, что крестными для новорожденных крестьяне старались выбрать близких родственников, чаще всего дядек и теток ребенка. Поручителями часто становились братья, дяди, иногда отцы. Но бывало, что эту роль исполняли и не родные люди. 

Старожилы имели близких людей за пределами Усть-Ини, как правило, это были кровные родственники или свояки. Кунгурцевы общались с Белкиными. Белкины прежде жили в Усть-Ине, а в 1890-х гг. члены этого семейного клана имелись и в селе Каменском, кроме того, в Каменском жили родственники Кунгурцевых Денисовы. Масловы также поддерживали отношения с крестьянами из с. Каменского, кроме того, у них имелись близкие в селе Плотниково. Колесниковы приглашали на крестины крестьян из Гусиного Брода и из Плотниковой. Колесниковы, как и Кунгурцевы, общались с Белкиными из с. Каменского. Белоусовы поддерживали отношения с крестьянами Горбуновыми и Дубиниными из с. Бугринского, через Шуталевых они стали общаться с жителями Колывани.

 В систему межличностных отношений, которые сложились в Усть-Ине, переселенцы начали «встраиваться» с 1896 г. Это «встраивание» происходило медленно. Первый шаг сделали украинцы Лубские. Переселенцы должны были в целях выживания устанавливать дружеские контакты с местными жителями. Возможно, старожилы пускали переселенцев перезимовать на свою квартиру. Так или иначе, семейная пара Михаила и Анастасии Лубских близко сошлась с Кунгурцевыми. Михаил Кунгурцев стал в декабре 1896 г. крестным новорожденного сына Лубских Петра [1, оп. 1, д. 2921, л. 25 об.]. В 1906 г. Михаил Лубский отдал за овдовевшего Михаила Кунгурцева свою дочь Марию, которая была на 31 год моложе жениха [1, оп. 1, д. 2935, л. 53 об.]. Заискивал ли Лубский перед Кунгурцевым, или эти люди искренне дружили, ответить невозможно. Но связи между семьями сохранятся надолго. Уже в 1918 г. сын Кунгурцева Михаила пригласит крестным для своего ребенка того самого Петра Лубского, которого много лет назад крестил его отец [1, оп. 1, д. 2748, л. 96 об.]. Старожилы не особенно были заинтересованы в том, чтобы приглашать в свою компанию приезжих, однако наиболее активные переселенцы, по всей видимости, стремились выступать сами инициаторами дружбы. В следующем 1897 г. старожилы Мальцевы, которых за последние десять лет никто в деревне не приглашал на свадьбы поручителями и крестными, позвали на крестины поручителем переселенца Дечко. Год спустя Лубские вновь попробовали наладить отношения со старожилами, на этот раз они позвали на крестины Бычковых, одновременно с этим переселенцы Хожай приглашали на свадьбу поручителями Петровых. В 1899 г. Дмитрий Кузьмич Иващенко пригласил Павла Михайловича Колесникова в поручители [1, оп. 1, д. 2924, л. 41 об.]. Но ответных приглашений пока не было. Старожилы продолжали воспроизводить уже сложившиеся межсемейные связи внутри деревни и за ее пределами.

Однако в 1899 г. были заключены первые браки между старожилами и переселенцами. Денис Иванович Нечвеев из Курской губернии женился в 1899 г. на Устинии Прокопьевне Колесниковой [1, оп. 1, д. 2924, л. 39 об.], а Максим Степанович Дудченко засватал Дарью Трифоновну Рожкову [1, оп. 1, д. 2924, л. 39 об.]. Стоит отметить, что оба переселенца женились на девушках, которые были старше их. Если Устиния Колесникова была старше своего жениха только на год, то Дарья Рожкова была старше избранника на семь лет. Похоже, юного Дудченко женили на «перезревшей» Рожковой из желания породниться с местными жителями, чтобы быстрее адаптироваться к сибирской жизни. Скорее всего, Дарью не брали в жены местные женихи, и предложение Дудченко рассматривалось как единственная возможность создать семью. Отец Дарьи Рожковой умер. Ее родственники были бедны. По данным 1901 г., в Усть-Ине имелось четыре двора Рожковых. В семье Калинника Рожкова было две дочери и не было сыновей. Это семейство держало всего одну лошадь и одну корову. Федор Рожков имел жену, сына и двух дочерей, держал одну корову, но был безлошадным. Карп Рожков, у которого было два сына, также был безлошадным и держал только одну корову. Наконец, Михаил Рожков, ставший поручителем Дарьи на ее венчании, при наличии жены, сына и трех дочерей из скота имел только лошадь. Посевы Рожковых также являлись мизерными. Степан Дудченко, живший в соседнем доме, хотя и приехал недавно, уже завел трех лошадей, корову, четырех коз (или овец), его посевы были значительно больше. В семье Дудченко было пятеро сыновей и только одна дочь [4, оп. 44, д. 1215, л. 3 об., 5 об., 6 об.].  Женские руки были нужны, видимо, поэтому, взвесив всё «за» и «против» Степан женил сына Дмитрия на бедной и уже не такой уж и юной, но местной девице. Так соседи породнились. Можно предположить, почему Колесниковы отдали свою Устинию за Дениса Нечвеева. Материальное положение семей не особенно разнилось. У Колесниковых было больше посевов и немного больше скота. Но отец Устиньи Прокопий Колесников умер, оставив главой семьи ее брата Василия, который оказался единственным мужчиной в семье [4, оп. 44, д. 1215, л. 1 об.].  Выдать замуж сестру при таком положении дел Василию было выгодно, тем более, что Денис Нечвеев не был сыном нищего и, что немаловажно, говорил по-русски, а не по-украински.  Однако показательно, что после ранней смерти Устинии Денис Нечвеев повторно женился на украинской переселенке Агрипине Панамаренко, девице из семьи, с которой Нечвеевы дружили [1, оп. 1, д. 2935, л. 63 об.].    

Будучи занятыми своими делами, старожилы Усть-Ини, по всей видимости, изначально несколько дистанцировались от переселенцев. Еще через сто лет потомки переселенцев передавали мне впечатления своих дедов от образа жизни «чалдонов». По мнению переселенцев, «чалдоны были ленивыми», брали с собой в поле самовар и много еды, работали медленно, затягивали работу до вечера, в то время как «шустрые» переселенцы управлялись к обеду [10, In 06002]. Переселенцы и старожилы находились в разных ситуациях. Первые должны были заботиться об обустройстве на новом месте. Жизнь вторых протекала своим чередом. Вероятно, именно «чалдонская» неспешность надолго запомнилась, поскольку противоречила установкам и наиболее актуальным задачам переселенцев. На почве недопонимания могли возникать конфликты местных и приезжих.

По мнению историка А. Каппелера, в конце ХIХ в. отношение жителей Российской империи к украинцам было неоднозначным. Этот народ занимал низшую ступень в имперской иерархии народов, поскольку находился в зависимости от русской и польской элит. На уровне культурной политики украинцы как православный народ подвергались усиленной русификации, а украинский язык считался всего лишь наречием, хотя признавались эстетические достоинства украинского фольклора. В массовых представлениях русских распространился образ украинца как колоритного, но необразованного и даже глупого крестьянина [9, с. 130, 135, 137].  Мнение А. Каппелера может показаться предвзятым, всё-таки его суждения неотделимы от политизированной проблемы современной науки, связанной с оценкой украинской «самостийности». Однако в устных рассказах жителей бывшей Усть-Ини и по сей день «проскакивают» уничижительные выражения («хохлы неотесанные» и пр.).

Можно сделать вывод о том, что именно украинские переселенцы не вызывали у старожилов особенной симпатии. По всей видимости, отношение к переселенцам из русских губерний изначально было лучшим. Об этом свидетельствует выбор брачных партнеров. С 1890 по 1919 г. старожилы Усть-Ини заключили не менее 16 браков с выходцами из русских губерний страны, переселившимися в соседние деревни. Браков с переселенцами, жившими в Усть-Ине, было зарегистрировано в этот период тоже около 15-ти. Но двое из женихов являлись русскими, русской была и одна из невест. Старожилы начали сватать переселенок только с 1901 г., да и то редко. Такой «чести» удостоились Мария Акимовна Дзюба в 1901 г. [1, оп. 1, д. 2924, л. 39 об.], Мария Петровна Овчаренко в 1905 г. [1, оп. 1, д. 2933, л. 45 об.], Мария Михайловна Лубская в 1906 г. [1, оп. 1, д. 2935, л. 53 об.], Параскева Сергеевна Проценко в 1912 г. [1, оп. 1, д. 2741, л. 100 об.], Юлиания Дмитриевна Бойко в 1913 г. [1, оп. 1, д. 2742, л. 136 об.]. В 1910 г. Иван Степанович Харлапанов женился на русской переселенке из Вятской губернии Антонине Андреевне Сорокиной [1, оп. 1, д. 2739, л. 102 об.].

Переселенцы сватали «чалдонок» гораздо чаще. До революции семейные пары между родами переселенцев и старожилов складывались обычно не более одного раза, сети семейных связей не формировались. Только Колесниковы трижды вступали в брак с переселенцами, а Деменевы и Рожковы – по два раза. Вовсе не вступали в браки с переселенцами Артамоновы, Волчихины, Мальцевы, Масловы, Овчинниковы, Сидоровы, Чернышовы, Шуталевы.     

Только в первые годы ХХ в. старожилы начинают привыкать к переселенцам. К 1901 г. Бычковы, судя по приглашениям в крестные и поручители, сходятся с семьями Фоменко и Дзюба. Лубские, которые в этот период общаются преимущественно с переселенцами из своей родной деревни, делают попытку подружиться с Овчинниковыми, а семья Гапон стремится к общению с Харлапановыми. В 1902 г. Щербаковы приглашают Журавлевых и Козлочковых. В следующем году Лубские вновь обращаются с приглашением на крестины к Кунгурцевым, а семья Гапон пытается «навести мосты» с бедняками Рожковыми.

В середине первого десятилетия ХХ в. контакты между старожилами и переселенцами участились. С 1904 г. стали регулярными браки между ними. Это вело к приглашениям в поручители, на крестины и к установлению духовного родства между семьями. В 1905 г. Рожковы позвали в поручители Якименко, Бычковы – Колоусовых, Харлапановы – Якименко и Гапон, Мальцевы – Шило. Были и приглашения со стороны переселенцев: Овчаренко приглашали Белоусовых и Масловых, Голенко – Рожковых, Якименко – Харлапановых. Объединяли ситуации свадеб, происходивших в один день, когда поручители могли дважды свидетельствовать у разных пар. Хотя приглашения между старожилами и переселенцами учащались, но все-таки «своих» выбирали гораздо чаще.

Переселенцы, как подчеркивает историк М. К. Чуркин, стремились адаптироваться к сибирской жизни как можно быстрее. Но им мешало множество проблем: к непривычным климатическим и географическим особенностям Сибири добавилась непривычная социальная и этнографическая среда. Преодолеть мировоззренческий барьер было трудно, поэтому «на личностном уровне часто происходил сознательный отказ от адаптации в пользу приверженности прежним убеждениям» [25, с. 287]. Очевидно, что переселенцы стремились, пускай и не очень успешно, наладить дружбу с «чалдонами», но залогом выживания и адаптации являлось сохранение и укрепление связей внутри своей группы.    

Между переселенцами уже существовали связи, сформировавшиеся на родине. К примеру, выходцами из одной деревни были Саченко, Овчаренко, Шило и Якименко. Из соседней деревни приехали Иващенко, Босак, Саенко, Дзюба, Хожай и Есипенко. Земляческие связи укреплялись и в Сибири. На Украине эти семьи не были родственниками, но из соседней деревни выбирать жену было принято. В Усть-Ине, таким образом, встретились те, кто потенциально мог вступить в брачные связи и на родине. Только теперь свадьбам не препятствовало расстояние. Так, поселившееся по соседству украинские переселенцы выбирали своим детям будущего мужа или жену преимущественно из числа «своих». Очевидная микрогруппа сформировалась вокруг семьи Иващенко. Хотя к 1901 г. в деревне было всего два двора Иващенко [4, оп. 44, д. 1215, л. 4 об.], эта семья активно формировала родственный и дружеские связи внутри деревни. Члены семьи Иващенко «крестили» соседских детей, выступали поручителями на свадьбах, в 1899 г. женили сына Дмитрия [1, оп. 1, д. 2924, л. 41 об.]. В этом году членов этой семьи выбрали в качестве крестных и поручителей 10 раз. Вокруг Иващенко сформировалась группа, куда входили Овчаренко, Саченко, Панамаренко, Зацарные, Дечко, Гиренко, Дзюба. Кумовьями и поручителями Саченко и Овчаренко выбирали Иващенко взаимно. Преимуществом этой семьи было количество детей. Полтавцы Кузьма Андреевич и Васса Корнеевна Зацарные смогли вырастить не менее 12 отпрысков. Уже в 1898 г. Зацарные выбирают крестными новорожденному сыну Александру Григория Ивановича Якименко и Татьяну Денисовну Саченко [1, оп. 1, д. 2923, л. 25 об.]. Старшая дочь Зацарных Степанида уже на следующий год была выдана за Степана Овчаренко [1, оп. 1, д. 2924, л. 41 об.]. В 1910 г. Зацарную Екатерину выдали за Саченко Порфирия [1, оп. 1, д. 2739, л. 107 об.], а Прасковью Зацарную – за Дзюбу Арсентия [1, оп. 1, д. 2739, л. 102 об.]. Брат Арсентия Дзюбы Кузьма был женат на дочери Калинника Иващенко Софье. В 1917 г. Яков Филиппович Саченко женился на младшей дочери Зацарных – Евдокии Кузьминичне [1, оп. 1, д. 2747, л. 114 об.]. Матвей Андронович Якименко женился на Анастасии Кондратьевне Саченко [1, оп. 1, д. 2748, л. 205 об.]. Позже, когда приезжают переселенцы из Курской губернии, младших дочерей из семей Зацарных и Саченко выдают за Вахновых и за Долинских, а младший сын Кондрата Саченко Илья женится на Марии Колоусовой [1, оп. 1, д. 2748, л. 147 об.]. Куряне примыкают к черниговцам и полтавцам.

К этой микрогруппе можно отнести также Шило, Дудченко, Лубских. Однако, как видно из социограмм, вскоре Лубские, Дудченко и Бородуля образуют устойчивый самостоятельный круг общения и будут из года в год приглашать друг друга на свадьбы и крестины. Лубские сблизились с Бородулиными и Дудченко, поскольку были земляками. Бородуля и Бычковы были соседями, через Бычковых складывались близкие отношения с «чалдонами». Породнившись с Рожковыми, Дудченко поддерживали эти связи. Кроме того, довольно стабильной станет микрогруппа, куда войдут Хожай, Голенко, Кузьменко, Панамаренко, Коробовы.  

Существование микрогрупп в среде переселенцев определялось в первую очередь брачными связями. Всего с 1899 до 1919 г. переселенцы заключили между собой более 80 браков, что составило около 50 % всех браков, в которые вступали переселенцы Усть-Ини. Назовем семьи, которые сформировали наиболее разветвленные родственные связи в деревне. Колоусовы из Курской губернии, приехавшие позже черниговцев, породнились с девятью семьями: с Гапон, Дудченко, Ефименко, Иващенко, Калиными, Кузьменко, Нечепуренко, Павлюченко, Шевцовыми. Иващенко породнились также с девятью семьями переселенцев: Бондаренко, Есипенко, Ефименко, Колоусовыми, Овчаренко, Панамаренко, Проценко, Шевцовыми, Саченко. Куряне Коробовы породнились с Ефименко, Штацкими, Коваленко, Щербаковыми, Цибулькиными. Дзюба породнились с Дечко, Зацарными, Панамаренко и Есипенко. У Саченко появились родственники из семей Овчаренко, Зацарных и Суховеевых; у Якименко – Счастливцевы, Проценко, Гапон и Босак, у Клок – Литвиновы, Голенко и Кузьменко. 

Внутри родственных союзов семей переселенцев существовали, безусловно, частные предпочтения. Уже в первые годы ХХ в. группе переселенцев не стало ярко выраженного центра (социометрической «звезды»). Ни один из семейных кланов не выбирали более чем по три раза в год. Заметно, что когда подросли младшие дети, многие переселенцы решили выбрать им невест и женихов, руководствуясь теми же принципами, что и при сватовстве старших детей. Выбор брачных партнеров для детей осуществлялся на рациональной основе. Е. А. Карымова вспоминала, что ее мать Анну Саченко отец Кондрат Саченко выдал замуж за Андрея Овчаренко силой. Анна в юности была влюблена в парня из семьи Дечко, но это семейство было беднее. Кондрат Саченко выбрал для дочери более работящего и грамотного жениха. Анна не любила Андрея, но жила с ним до смерти. Саченко и Иващенко были очень близки вплоть до конца 1930-х гг., когда Георгий Саченко в одной из уличных драк убил одного из сыновей Иващенко. Дружба сменилась враждой, связи между семьями были разорваны. В Инюшке долго ходили слухи о том, что Георгий, который не вернулся с Великой Отечественной войны, умер не от фашистской пули, а стал жертвой мести братьев Иващенко [10, In 06005]. Однако до сих пор сохраняется родственное общение между Саченко, Якименко, Овчаренко, Вахновыми и Дзюба.

По данным за 1901 г., в Усть-Ине насчитывалось 66 старожильческих семей. Семей переселенцев было пока только 49 [4, оп. 44, д. 1215]. Но вскоре их число возросло. Семьи переселенцев в среднем были немного многолюднее семей старожилов. Среднее количество членов семей старожилов составляло 5,3 человека, у переселенцев соответственный показатель составлял 5,7 человека. Среди семей были как двухпоколенные, так и трехпоколенные. Патриархальных и братских семей в деревне уже, пожалуй, не существовало. В условиях колонизации Сибири в ХVII в. было выгодно жить большими неразделенными семьями. Но на рубеже ХIХ и ХХ вв. в нашем регионе уже преобладали малые, двухпоколенные семьи. Трехпоколенность некоторых семей переселенцев была обусловлена материальными причинами. Отец-переселенец не всегда имел возможность отделить молодого женатого сына. Вместе им было проще построить общий дом, завести хозяйство. Заметно, что у некоторых переселенцев было несколько взрослых сыновей, живших при отцах. Так, у Семена Хожая было четыре взрослых сына, у Степана Иващенко – три, у Парфирия Шило – также три. При этом в семье Шило не было женщин, имелась лишь одна несовершеннолетняя девочка [4, оп. 44, д. 1215, л. 4 об., 5 об.]. Вообще число семей переселенцев, в которых количество работоспособных мужчин превышало число работоспособных женщин, было на одну больше. Аналогично выглядели семьи старожилов.

Статистические источники не позволяют увидеть какие-либо существенные отличительные черты в семьях старожилов Усть-Ини и переселенцев. Разница состояла в отношениях между членами микрогруппы переселенцев и микрогруппы старожилов. Старожилы держались вместе, но не замыкались на своей деревне. Переселенцы в первое время, наоборот, стремились создать локус в локусе. Изначально создать устойчивые родственные связи внутри деревни было важно не только с точки зрения хозяйственных преимуществ, но и для сохранения идентичности. Украинские переселенцы оставались в Усть-Ине, не переезжая в другие деревни. Не известны случаи и возвращения на Родину. Они селились по одиночке, но реально были очень близки друг другу. Традиционализм переселенцев в отношении семьи не был очень жестким, но они стремились сохранять созданную интеграцию семейных кланов.

По мнению историка В. А. Зверева, община в Сибири не пользовалась таким авторитетом в семейных вопросах, как в европейской части страны, а «религиозная оболочка норм демографического поведения крестьян была выражена несколько слабее» [8, с. 13]. Складывается впечатление, что в семьях усть-инских старожилов и семейная мораль была менее жесткой. За 13 лет с 1890 по 1918 г. в старожильческой среде было рождено больше десятка внебрачных детей. Известно, что традиционно девицы, зачавшие ребенка до свадьбы, стремились уехать из родительского дома, чтобы скрыть позор. Поэтому, возможно, внебрачных детей у старожилов Усть-Ини было больше. Известен случай, когда пара обвенчалась после появления на свет в селе Каменском незаконнорожденного ребенка [1, оп. 1, д. 2920, л. 31 об.]. В семьях переселенцев, живших в Усть-Ине, вопросы семейной морали решались гораздо строже. Внебрачных детей у переселенцев, судя по метрическим книгам, практически не было. Известно, что вдова Ивана Зацарного Анна родила в 1915 г. внебрачного сына Ивана. Отцом, судя по отчеству ребенка, был Филипп Якименко, крестивший мальчика [1, оп. 1, д. 2745, л. 90 об.]. По метрическим книгам удалось найти еще пару подобных случаев за весь досоветский период. Браки переселенцев заключались обычно рано, как того требовала традиция. Ранние браки были нужны и для ускорения интеграции семейных кланов, боровшихся за выживание и вынужденных защищать свою идентичность. Поскольку, выбирая жену, крестьянин «выбирал родню», наиболее привлекательными невестами для украинцев долгое время оставались переселенки.

Когда украинские переселенцы освоились на новом месте, они, как и старожилы, постепенно начали заводить знакомства и формировать семейные связи за пределами Усть-Ини. При этом сватали обычно девушек из семей таких же недавних переселенцев. Овчаренко и Зацарные породнились с Безнощенко и Отрощенко, поселившимися в с. Каменском [1, оп. 1, д. 2923, л. 42 об.; д. 2933, л. 45 об.], Иващенко – с Проценко из д. Березовки [1, оп. 1, д. 2928, л. 40 об.], Бондаренко – с Решетниковыми из д. Новолуговой [1, оп. 1, д. 2745, л. 136 об.], Дечко – с Ерошенко из Новолуговой [1, оп. 1, д. 2744, л. 113 об.], Лубские – с Гибцевыми из д. Гусиный Брод [1, оп. 1, д. 2928, л. 45 об.], Кузьменко – с Гордиенко из д. Плотниково [1, оп. 1, д. 2929, л. 46 об.] и т. д. По всей видимости, эти контакты создавались не с помощью старожилов, а на основе связей, существовавших между переселенцами. По крайней мере, показательно, что список тех деревень, где жили невесты и женихи усть-инских чалдонов, не полностью совпадал со списком деревень, интересных в матримониальном плане для переселенцев. Более разнообразным был и состав губерний, из которых происходили женихи и невесты переселенцев, которые выбирали в жены и мужья не только русских, но украинцев и белорусов.

Стоит отметить, что Первая мировая и Гражданская войны сблизили молодое поколение крестьян Усть-Ини. По метрическим книгам видно, что у младших детей и внуков переселенцев стало больше контактов с детьми старожилов, ведь эти люди родились и выросли в одной деревне. Появились и связи с городскими, однако определить точно, сколько таких связей сформировалось в военное время, трудно. В Новониколаевске проживало огромное количество переселенцев и беженцев, которые не были приписаны к городу. С 1917 г. у жителей деревни появлялись женихи и невесты из Витебской, Воронежской, Гродненской, Люблинской, Могилевской, Пензенской, Саратовской и Тамбовской губерний. Невозможно ответить точно, остановились ли эти люди в городе, либо приехали прямо в Усть-Иню. Из устных свидетельств следует, что, к примеру, Иван Есипенко женился в 1918 г. на беженке из Воронежской губернии Марии Ткаченко, семья которой обосновалась в Новониколаевске [10, In 06006]. Документы Томского губернского комитета по устройству беженцев говорят о том, что всего к 1 июня 1916 г. Томская губерния приняла 35 195 человек [5, оп. 1, д. 5, л. 30]. Однако, по всей видимости, Усть-Иня не относилась к числу селений, которые предназначались для принятия большого числа беженцев. В Каменской волости, по данным 1916 г., находилось только десять семей, бежавших от войны (43 человека) [5, оп. 1, д. 111, л. 2]. Непосредственно в Усть-Ине поселились беженцы Хихоль (в 1916 или 1917 гг.), Кулак и Мазуркевич (1917 или 1918 гг.). Скорее всего, эти люди перебрались в Усть-Иню из города. Вообще годы войн стали периодом установления межсемейных связей с городскими жителями, многими из которых стали осевшие в Новониколаевске беженцы.  Каменской волости по данным 1916 г. нлась к числу селений, которое предназначалось для принятия большого числа беженцев. 

Документы свидетельствуют о том, что в Усть-Ине проживала еще одна довольно обособленная группа населения – «немцы», переселившиеся из Лифляндской губернии. В их числе были семьи Капп, Униан, Кяхр, Каммерт, Тиммонт, Олстейн, Сахр, Луст [4, оп. 44, д. 1215, л. 4 об., 5 об., 6 об.]. Часть этих семей была лютеранского вероисповедания, но были среди них и православные. Об усть-инских лютеранах практически ничего не известно. Однако мы располагаем некоторыми данными о православных «немцах». Метрические книги говорят о том, что эти люди выбирали себе брачных партнеров, крестных и поручителей исключительно внутри своей микрогруппы. Так, в 1904 г. поженились православные Косьма Карлович Олстейн и Юлия Ивановна Капп [1, оп. 1, д. 2932, л. 53 об.]. Поручителями жениха и невесты на свадьбе выступили соседи – тоже «немцы».    

По метрическим книгам нами была составлена таблица, из которой видно, как соотносилось количество браков между переселенцами и старожилами в 1890–1919 гг. Эта таблица наглядно представляет сделанные нами выводы.

Выбор брачных партнеров крестьянами Усть-Ини в 1890–1919 гг.

Внутренняя организация отношений в межклановых союзах усть-инских семей становится понятной из устных рассказов. По воспоминаниям старожилов, не только родители, но также дяди и тети, являвшиеся зачастую крестными, занимались воспитанием детей. Е. А. Карымова вспоминала, что родители обычно были строги с детьми, порой даже жестокими. Но тети и дяди защищали и опекали племянников. Вспоминания о своей семье, Е. А. Карымова рассказала: когда ее дядя Парфен Саченко брался за «воспитание» детей, на всю улицу раздавались крики и плач. Тогда мать Евдокии Анна Овчаренко (родная сестра Парфена) бежала «спасать» ребятишек. Обычно ей удавалось успокоить разъяренного отца. Тот же самый Парфен, который, судя по воспоминаниям потомков, отличался крутым нравом и «злостью», благословил Евдокию на брак как родной отец и подарил ей в качестве приданого хороший сундук с добром. Родительская строгость компенсировалась заботой и добрым отношением дядей, теток, крестных. Такая система отношений укрепляла родственные и межклановые связи. Родителей обычно боялись и уважали, других старших родственников любили за внимание, рассчитывали на их помощь и покровительство.

Из воспоминаний следует также, что детей родственники воспитывали сообща. Двоюродные братья и сестры росли вместе, как родные. По словам Е. А. Карымовой, обедать и ночевать у дяди было обычным делом. Его дети, в свою очередь, свободно заходили в дом своей тети, брали, что хотели, на печи и на столе, ели, сколько желали [10, In 06005]. Младенцы росли на руках всех женщин и девушек семьи. Впрочем, это не всегда выглядело как реальная помощь матери. Двое младенцев Ивана и Марии Есипенко погибли по вине нянек. Своей внучке Надежде Мария Есипенко рассказала, что старшего сына Ивана накормила «жованками» заразившаяся тифом младшая сестра Ивана. Мальчик вскоре умер. А дочка Марии Надежда погибла от травмы. Нянька так сильно раскачала люльку, что ребенок вылетел из нее и разбил голову о пол. Спасти девочку было нельзя [10, In 06006]. Примечательно, что в книге актовых записей указана другая причина смерти – «понос» [3, оп. 1, д. 516, л. 540]. Няньку можно было обвинить в непреднамеренном убийстве, но Есипенко не пошли на конфликт с родней.  Многие вспоминали, что родственники прощали друг другу серьезные обиды.

Однако не стоит идеализировать эту картину. Порой из-за частных конфликтов прекращалось общение между членами семьи. Т. К. Вахнов рассказал, что ребенком он шел по улице с сумкой мимо дома бабушки и решил зайти в гости. Бабушка, с которой не виделись давно, приняла мальчика за попрошайку и предложила ему кусочек хлеба. Тимофея, не знавшего о причинах размолвки бабушки с отцом, это поразило, он и теперь негодует из-за бабушкиной забывчивости [10, In 06004]. Возможно, Вахновы вовсе не ссорились. Анна Вахнова являлась второй женой деда Тимофея Осея – деда нашего рассказчика. Уже в зрелом возрасте вдова Анна Литвиновская переехала в Усть-Иню из д. Плотниково, выйдя за 50-летнего человека [1, оп. 1, д. 2746, л. 133 об.]. Скорее всего, после смерти Осея Анна не общалась с детьми супруга, рожденными от первого брака, хотя общая дочь Анны и Осея Любовь была с ними дружна. Показательно, что, хотя родители и перестали общаться с бабушкой, Тимофей, не раздумывая, зашел к ней в гости, как к себе домой, ведь мальчик даже не подозревал о том, что бабушка ему не родная.    

Конфликты в семьях Усть-Ини обычно становились «достоянием общественности». В Инюшке (так называют в просторечии бывшую Усть-Иню) до сих пор говорят о событиях чуть ли не столетней давности. Рассказывают, например, о том, как после ссоры с матерью Илларион Саченко отказался ее хоронить. По «преданию», старуха собрала вещи и в порыве гнева отправилась зимой пешком на Украину. Но весной неподалеку от соседского огорода Семена Хожаева оттаял ее труп. Возможно, пожилую женщину «хватил удар» после ссоры, и она скоропостижно умерла. Иллариону соседи сказали о смерти матери, но он не стал забирать ее тело. Старушку хоронили соседи [10, In 07001]. По другой версии, труп старушки был тайно похоронен Илларионом в огороде, поскольку молодой человек боялся осуждения и широкой огласки масштабов их ссоры с матерью [10, In 06001]. Так или иначе, респонденты сходятся в одном: Илларион, осознавший ошибку позже, всю жизнь замаливал грех и считал, что его бездетность – это божья кара за неуважение к матери.

В 20-е гг. происходят некоторые перемены в отношениях между семейными кланами Усть-Ини. Повзрослело поколение тех, кто воспринимал эту деревню как свою родную. Украинцы заметно «обрусели». Переселенцев и старожилов сплотили годы войн и лишений. Очевидное общее неприятие стали вызывать «чужаки» из города, постоянно появлявшиеся в Усть-Ине с неблаговидными целями: занять под «нахаловскую» постройку кусок деревенской земли или поживиться огородными урожаями. Город воспринимался также как центр тех политических преобразований, которые воспринимались в Усть-Ине без особенного энтузиазма. Революция вела и к изменению нравов. В деревне появились официальные брачные разводы, вскоре их практика сделалась системой. Многие старики не пережили войну и эпидемию тифа. Ослабился контроль старшего поколения над молодежью. Отношения внутри семей сделались более конфликтными, всё чаще молодежь предпочитала свою волю родительской.

Однако показательно, что стратегии выбора брачных партнеров не слишком изменились в 20-е гг. За этот период практически перестали заключаться браки между детьми старожилов. Лишь в 1924 г. был зафиксирован один случай. Молодежь из семей старожилов предпочитала, как и прежде, вступать в браки с крестьянами соседних деревень Барышево, Ельцовка, Мочище, Новолуговая, Репьево, сел Каменское и Большое Кривощеково (всего девять браков). Историк И. С. Кузнецов отмечает, что в 1920-е гг. отношения между переселенцами и старожилами в сибирских деревнях оставались натянутыми, повсеместно ощущалась неприязнь во взаимных оценках [12, с. 108–109]. Однако в Усть-Ине между детьми переселенцев и старожилов было заключено, по приблизительным подсчетам, уже 12 браков. Это говорит о сближении старожилов и переселенцев, ведь за период с 1890 по 1919 г. таких браков было заключено только около 16-ти. Но с городскими жителями старожилы рискнули породниться только трижды. Не изменилась кардинально и позиция переселенцев.  Их дети чаще всего женились на таких же отпрысках переселенцев. Всего в 20-е гг. было заключено не менее 32-х подобных браков. Как и прежде, брачных партнеров иногда выбирали в соседних сельских населенных пунктах: Барышевом, Верхнекоенском, Ельцовке, Малом Кривощекове, Нижнекоенском, Новолуговой (всего было заключено не менее восьми браков). Городские женихи и невесты выбирались переселенцами не менее семи раз. Таким образом, на контакты с городскими чаще шли переселенцы, чем старожилы, проявлявшие большую инертность и консервативность. Приведенные нами данные неточны. Происхождение и место проживания нескольких человек, с которыми заключали браки жители Усть-Ини, неизвестны, не ясно, жили ли они в соседних деревнях, в Новониколаевске или переехали в Усть-Иню издалека.

Очевидно, что сложившиеся еще до революции отношения между семейными кланами Усть-Ини были довольно устойчивыми и в 1920-х гг. Каждая из выявленных нами по дореволюционным источникам микрогрупп в общих очертаниях сохранилась, круги общения не претерпели серьезных перемен. Между старожильческими и переселенческими семьями усилилось сближение, не разрывались контакты и с другими сельскими поселениями. Завязывались постепенно и отношения с жителями Новониколаевска, который уже почти сросся с Усть-Иней территориально. Но большая часть населения деревни отдавала предпочтение в общении тем людям, к которым привыкла, которые были родными, отлично знакомыми на протяжении всей жизни и имели схожие хозяйственные интересы.  Нельзя сказать, чтобы в Усть-Ине семейные кланы сосуществовали гармонично, однако демографический переход здесь только начинался, поэтому семейные конфликты решались внутри сообщества, а «чужие» люди, всё чаще появлявшиеся в деревне по мере повышения темпов урбанизации, воспринимались как потенциальная угроза сложившейся системе отношений, которая создавалась не без внутренних трений и личных жертв. Уже по материалам 20-х гг. ХIХ в. Т. С. Мамсик видит наличие экономических причин тяготения к интеграции населенных пунктов Кривощековской волости и их дальнейшему органичному вхождению в городскую территорию [16, с. 161]. Однако наше исследование позволяет обнаружить непонимание крестьянами Усть-Ини причин, по которым они должны отказаться от привычного образа жизни и стать горожанами, личное недоверие к городским жителями и нежелание ломать уже сложившиеся круги общения.      

Библиографический список

1. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. Д-156.
2. ГАНО. Ф. Р-1570.
3. ГАНО. Ф. Р-2189.
4. Государственный архив Томской области (ГАТО). Ф. 3.
5. ГАТО. Ф. 7.
6. ГАТО. Ф. 234.
7. Дьячков В. Л., Канищев В. В., Орлова В. Д. Место метрических книг в комплексе источников по исторической демографии России ХVIII–ХХ вв. // Материалы церковно-приходского учета как историко-демографический источник. – Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2007. – С. 48–84.
8. Зверев В. А. Крестьянское население Сибири в эпоху капитализма (проблемы физического и социального возобновления). – Новосибирск: Изд-во НГПИ, 1988. – 88 с.
9. Каппелер А. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений. – М.: Школа «Языки рус. культуры», 1997. – С. 125–144.
10.  Коллекция биографических материалов Е. И. Красильниковой: интервью № In 06002, In 06004, In 06005, In 06006, In 07001.
11.  Краткий психологический словарь / под ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. – Ростов н/Д: Феникс, 1998. – 512 с.  
12.  Кузнецов И. С. На пути к «Великому перелому»: люди и нравы сибирской деревни 1920-х гг.: (психоисторические очерки). – Новосибирск: Изд-во НГУ, 2001. – 235 с.
13.  Курилов В. Н., Мамсик Т. С., Резун Д. Я. Присоединение и хозяйственное освоение Новосибирского Приобья в ХVIII – первой половине ХIХ в. // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. – С. 701–703.
14. Ле Руа Ландюри, Э. Монтайю: окситанская деревня (1294–1324) / пер. с франц. В. А. Бабинцева, Я. Ю. Старцева. – Екатеринбург: УрГУ, 2001. – 544 с. 
15.  Люцидарская А. А. Освоение природных ландшафтов колонистами Сибири (Томский уезд, начало XVIII столетия) [Электронный ресурс] // Сибирская заимка. – Режим доступа: http://www.zaimka.ru/to_sun/luzidar1.shtml (дата обращения: 17.02.2018).
16.  Мамсик Т. С. Бердская волость: по материалам массовой статистики 20-х гг. ХIХ в. – Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2004. – 191 с.
17.  Мамсик Т. С. Бугринская, деревня // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. – С. 124.
18.  Мамсик Т. С. Ересная, деревня // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. – С. 297.
19.  Мамсик Т. С. Кривощековская, деревня // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. – С. 460.
20.  Мамсик Т. С. Кривощеково Малое (Малокривощекова) // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003. С. 459.
21.  Мамсик Т. С. Сельские поселения на территории будущего Новосибирска: д. Верткова // Новосибирск на рубеже ХХI в.: перспективы развития и инвестиционные возможности. – Новосибирск: Мэрия г. Новосибирска [и др.], 1999. – С. 12–15.
22.  Мамсик Т. С. Усть-Инская, деревня // Новосибирск: энциклопедия. – Новосибирск: Кн. изд-во, 2003.  – С. 906.
23. Миненко Н. А. По Cтарому Московскому тракту: первые русские поселения на территории Новосибирской области. – 2-е изд. – Новосибирск: Кн. изд-во, 1990. – 184 с.
24.  Ульбрих К. Переплетения: христиано-иудейские отношения в одном сельском обществе ХVIII в. // Прошлое – крупным планом: современные исследования по микроистории. – СПб.: ЕУСПб; Алетейя, 2003. – С. 90–142.
25. Чуркин М. К. Переселения крестьян черноземного центра Европейской России в Западную Сибирь во второй половине ХIХ – начале ХХ в.: детерминирующие факторы миграционной мобильности и адаптации. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2006. – 376 с.
26.  Шлюмбом Ю. Социальные узы между имущими и неимущими: микроистория одного сельского общества (ХVII–XIX вв.) // Прошлое – крупным планом: современные исследования по микроистории. – СПб.: ЕУСПб; Алетейя, 2003. – С. 143–180.