В этом году мне представилась удивительная возможность поработать с архивом воспоминаний из историко-биографической коллекции кафедры отечественной истории Новосибирского государственного педагогического университета. Коллекция историко-биографических материалов была создана в середине 1980-х гг. доктором исторических наук, профессором В. А. Зверевым. Владимир Александрович, преподававший в то время курс истории Сибири на историческом факультете, стал давать задание студентам-заочникам на межсессионный период: выявить, инициировать самозапись или собственноручно записать воспоминания своих пожилых родственников «о жизни в старое время». Мемуарный текст необходимо было сопроводить своим предисловием, содержащим словесный портрет рассказчика и описание методики записи. Впоследствии круг привлекаемых студентов к записи воспоминаний был значительно расширен. В настоящее время в коллекции накопилось более 1000 единиц хранения. Некоторые воспоминания были опубликованы [1, с. 3–4].

Перебрав и изучив большое количество неопубликованных воспоминаний, я выбрала для более тщательного изучения один текст. Записан он был студентом С. Н. Кириченко по заданию В. А. Зверева в рамках изучения курса этнологии. К сожалению, больше информации об авторе данной работы мне получить не удалось. Известно только то, что воспоминания были записаны им на магнитофонную пленку, а затем транскрибированы, т. е. изложены в письменном виде.

Вот так началось мое знакомство с историей жизни этой удивительной женщины, жительницы Новосибирска Ирины Викентьевны. Возможно, ее судьба подобна жизни многих людей военного времени, этим она и примечательна. Слушая и читая воспоминания, как будто проживаешь один за другим тяжелые годы и дни.

Ирина Викентьева (в девичестве Радецкая) родилась в 1922 г. в городе Сухиничи Калужской области. В Новосибирск переехала уже в послевоенные годы. «Интеллигентная старушка прочной советской закалки. Всегда опрятная, с аккуратно завитыми седыми волосами, одетая по моде послевоенного времени, она кажется типичной горожанкой 60–70-х гг., старающейся сохранить в себе образ тех лет, которые были лучшими в ее жизни. До сих пор старается быть похожей на популярных киноактрис прошлых лет и всё старается измерять по безнадежно устаревшей системе ценностей», – так описывает ее студент-интервьюер, проводивший с ней беседу более 10 лет назад.

Помещенный здесь отрывок из воспоминаний Ирины Викентьевны относится к годам Великой Отечественной войны. При подготовке текста к печати мною было проведено осторожное редактирование, но сохранены все особенности авторского языка и стиля изложения.

«<…> После школы поступила я в [Калужский] медицинский институт, но не смогла заниматься в анатомке. Папа заболел, умер, у мамы случился инфаркт, и институт я бросила. Маму перевели в Гомель на Белорусскую железную дорогу, заместителем ревизора. Я переехала к маме и поступила работать. Был уже 1937 год. Вскоре, в 1939 году, мы вернулись в Калугу, где я работала бухгалтером. Меня направили на курсы, а с курсов распределили работать в Москву. Но у меня тогда был любимый, Володя, с Украины, и я попросила, чтобы меня перевели в Брянск. Мама поехала со мной в Брянск. Володя работал связистом. Познакомились мы на курсах в Школе мастеров социалистического труда, где проходили курсы повышения квалификации. Мы ходили в кино, в театр, на танцы. Танцы были в парке, где играл духовой оркестр. Из Москвы приезжала оперетта.

В 41-м началась война. Мы, дурочки, думали: “Брянск в лесах стоит, нас не видно”, когда начались бомбежки. Я сама комсомолкой была. Потом меня направили по комсомольской линии дежурить в литотдел. Один раз как “бабахнуло” – одну сторону бомбоубежища, где прятались от бомбежек люди, придавило. Мама моя как раз сдавала отчет в бухгалтерии. Как только сдала, пошла искать меня. После пошли вместе домой, а от дома ничего [не осталось] – прямое попадание. Приняла нас семья моей “закадычной” подруги Ани. Ее мама (Полина) сказала: “Ничего, где большая семья, там еще двое поместятся”. Постелила нам на полу, так мы и спали все вповалку.

Вскоре Володю призвали в армию. Под Ленинградом его убили. Известие пришло мне, а не его матери. Ей я еще долго боялась об этом сказать…

Под осень нас эвакуировали. По пути оставили в колхозе, где мы помогали убирать урожай. Кормили нас там и мясом, и молоком, и сливками. Благодарили, что мы помогли урожай убрать.

Потом каждого отправили по районам. Мы попали в город Инжавин Тамбовской области. Маму поставили на околоток работать. Этот околоток относился к дистанции пути. А эти пути проверяют от одного околотка до другого, пока не дойдут до станции. Мама устроилась учетчиком, так как другой работы на путях не было. А я работала просто рабочей на путях – шпалы выколачивала.

Мастер нам попался кулак-кулаком. У него было всё. Он сам от жира всё ломился, и закрома полные. А нам кусочка хлеба не давал. Был у него кусок земли, и корова, и свинья, и барашки, и теленок. Работяга, видно, был – не так же у него само всё появилось. Теленка забьют – мясо. Продадут, опять же, продукты… И молоко было, и сливки. А мы приехали – бабушка больная, он даже не предложил бабушке кружку молока выпить. А когда из Кирсаново привезли нам что-то на околоток, нас даже в списки не вписали. Вписывал только работающих. Бабушка, правда, у нас болела, а я-то работала. Мама увидела эти списки – а он там всех своих вписал, – и давай вычеркивать. Одного вычеркнула, другого… Он пришел, говорит: “Ивановна, ты тут не так списки сделала. Этого нет, этого нет, этого нет”. А мама ему: “А они работали? А ты чего мою дочку не вписал? Будет так, как я составила. А иначе я сама поеду в Кирсанов, разберусь”. Вписал. Получили. И бабушке молочка прислал крыночку.

Денег нам давали немного, и купить на них ничего нельзя было. Те продукты, которые присылали из Кирсаново, можно было обменять на рынке. На рынке было всё. Село ведь зажиточное. В основном хорошо жили местные крестьяне. Нам они ничем не помогали – ни продуктами, ни одеждой. Ходили мы в телогрейках. Мама мне юбку смастерила из одеяла.

Потом я устроилась работать телефонисткой, а уже оттуда меня призвали в армию по комсомольской линии. Призвали меня как рядовую. Сначала обучали нас в Ртищево, – это крупный железнодорожный узел в Тамбовской области. Жили мы в казармах. Заставляли по снегу ползать по-пластунски, учили, как стрелять. Тогда я себе ногу отморозила. Пришел командир, увидел нас, девчонок, и велел: “А ну, пошейте им сапоги нормальные, а то они себе все ноги сотрут”. Было у нас и такое.

После учебы повезли нас до Старобельска. Был такой город. Я попала в 465-й отдельный батальон связи при тридцать четвертом стрелковом корпусе. Это был Юго-Западный фронт. Работала я связистом. Учили нас  азбуке Морзе, как соединять провода, как находить повреждения. Подготовке, строю учились, дисциплине. 

Когда перешли в наступление, бомбежка началась. Бои отдельные попадались. В бои в основном я не попадала. Но однажды во время боя потребовалось провода соединять. Я пошла, соединила, вернулась. Вся дрожала – было страшно. Но дух был хороший, дружный. “За Сталина” мы тогда не кричали. Воевали за Родину. Защищали свою страну. Все. Никто назад не шел. Хотя всякое случалось. Я помню, как боялась. Но шла. Это был мой долг – святой. Я не могла бы уже уйти назад. Это была бы измена. Куда я могла бы убежать? И зачем мне было бежать, если на моих глазах убивают таких же равных мне людей. Я не имела право на это.

Сначала жили в деревянных домиках. Какая-то деревня была: домик, полкилометра пройдешь – еще домик. А называлась она Красный Лиман. Там же и Купинск, и Старобельск. А какая это область была, я уже и не помню. Знаю, что на Украине. А дальше, когда продвинулись – в землянках жили. Кто до нас там был, их вырыл. Это был 43-й год…

Фашистов я видела человека три-два, когда ползла провода соединять. Они вдалеке где-то маячили. Когда мы по частям заняли Красный Лиман, наши двинулись раньше, а меня ранили. Я несла донесение генералу, начальнику корпуса, я меня воздушной волной как подняло в воздух, как “шарахнуло”. Сначала в сан[итарный] батальон отправили. Сделали перевязку. Но я видела только открытые рты, когда со мной разговаривали. Я ничего не слышала. Потом в госпиталь отправили. Лечили меня долго – год. Потом полностью комиссовали. Госпиталь был в церкви. Ее начали бомбить, а нас погрузили в эшелоны и отправили на восток. На станции Лиски немецкие самолеты напали на станцию и начали бомбить. Горели эшелоны и баки с бензином. А я еще глухая была. Меня вынесли на носилках. Бойцов, которые меня выносили, ранило. Носилки упали на землю. Я лежала и видела, как всё везде горит. И потеряла сознание. А уже под утро кто-то толкнул меня в бок. Это было в декабре 43-го года.

Потом меня привезли в Калугу в госпиталь. Однажды ночью я орала на все палату так, что всех разбудила. В тот момент я начала слышать. Как будто песок из ушей посыпался. Девчонки спрашивают, кто кричал. А я говорю, что слышать начала. Столько разговоров, шума. Бежит дежурная сестра, ругается. А ей и говорят: “У нас Ира слышит”. Она: “Ира, ты меня слышишь? Милая ты моя!” Давай меня обнимать и целовать. Это тогда целое событие было.

Когда у меня уши отошли, мне хотели сделать операцию ноги. Меня уже к ней подготовили. Профессор Осокин был, начальник госпиталя – Лямин был. Положили меня на стол операционный. А в госпитале холодно было. Осокин посмотрел на меня, по-матерному выругался: “Что таких соплячек берут на фронт! Везите ее обратно в палату”. Не стал он мне делать операцию.

Вскоре я в госпитале встретила свою подругу, Веру. Смотрю, идет сестра по коридору. “Вера, ты?” – “Я”. Она мне сказала, что моя мама здесь, в Калуге, и устроила нашу встречу. Я только просила маму подготовить. Ведь мы с ней всякую связь потеряли. Мама пришла ко мне в госпиталь. А как раз обход был. Идут Осокин и Лямин. Мама упала им в ноги: “Спасибо, что спасли мою дочь!” Они засмущались, а мама всё благодарила. Так вот они мне дали отпуск…

9 мая мы включили радио часов в 12, уже передавали, что – победа. Мы сразу на улицу вышли. Все друг с другом обнимались, целовались, плакали. Потом был салют».

Библиография

1. Родные голоса. Сибирь, XX век: мемуары из коллекции кафедры отечественной истории НГПУ / сост. и ред. В. А. Зверев. Новосибирск: НГПУ, 2008. Вып 1. С. 159.

Научный руководитель – д-р ист. наук, профессор В. А. Зверев.