Своими воспоминаниями поделилась со мной бабушка из деревни Курундус Тогучинского района Новосибирской области. Она живет со мной по соседству. Зовут ее Раиса Тихоновна Марченко. Но для всех, кто живет рядом, она просто Баба Рая. Она очень живой человек. Несмотря на ее 86 лет, ей не сидится на месте. Ей всегда нужно что-нибудь делать.

Когда я предложил ей рассказать о своей жизни, она с радостью согласилась. Я пришел к ней домой, и она рассказала о себе все, что могла. Ее рассказ был записан мной на диктофон, а затем переведен в печатный вид. Текст я записал почти дословно. Рассказывала Баба Рая, не сохраняя хронологию своей жизни. Объяснила она это вполне просто: возраст уже потихоньку дает свои результаты. Я намеренно не стал расставлять всё по порядку, чтобы можно было вжиться в рассказ и понять, как разговаривает человек ее возраста.

Андрей Городников

Ну, с чего мы начнем… С 10 лет… Я пошла работать в колхоз. С 10 лет нас уже отправляли в колхоз полоть пшеницу. Отца-то не было, он уже на фронте был, а мы были с мачехой втроем. Она с нами оставалась.

Приходит весна, мы полем полынь, пока хлеб всходит. Из-за нее мука горькая была. Потом, когда наступает посевная, мы бороним поле. Идут два быка, а мы следом борону ведем. Начинается покос (а мы же все руками делали, не было ни техники, ничего) – я на волокушах возила: на лошади, наверху. Потом подросла, стала подскребать. Ты, может, видел где в колхозе, как это делают? А хотя, никого вы не знаете… Следом еще волокуша шла.

Покос заканчивается – начинается уборка хлеба. А косили как... Едут два коня. А за ними делают снопы. Хоть снопы-то знаешь, что такое? И вот, один коня правит, а другой скидывает. А мы снопы вяжем. И мне попадалась такая ленивая напарница, что я свои снопы навязывала, и за нее тоже. Так я по тысяче снопов навязывала. Так мало того, что навязать, их еще надо поставить по семь штук: суслон они назывались. Их надо составить, а потом, когда вечером приходит учетчик (он у нас был вместо бригадира), он уже проверяет, кто сколько навязал. Так было с уборкой. Ладно…

Приходит зима – отправляют на лесозаготовку. Я ездила в Мокрушино, но я не валила лес, а меня за повара брали. Ну, я не знаю, что там они делали с лесом. Наверное, сплавляли его по речке. А потом, позже, я матери помогала. Воду-то возили с речки тогда. Я коня запрягу (мало-мало умела, научилась), на сани ставлю чан и еду на речку по воду. Ведром наливаю – и назад. Еду… А тогда сугробы такие были, что по деревне не проехать.  Ехала-ехала, а у меня лошадь распряглась, а я не знаю, что делать. А мимо шла секретарь, она в сельсовете работала. Спрашивает: «Ты чего, Рая, стоишь?». А я говорю: «Да вот, не могу запрячь коня». Так она мне его запрягла. А потом приезжаешь, надо каждого напоить, а потом еще ехать надо. И так раза по два в день. Чисткой у овец мы, правда, не занимались, а корм давали.

А дальше что... Зимой отработаешь, а весна приходит, и опять такая же песня. Отца не было. Тогда не пахали в огородах, мы нанимались. Мать нас отдавала нанимать, мы огороды руками копали, лопатами. И я помню, один мужик с фронта пришел, мы у него копали с Шурой, сестрой (ее уже нету). И он за работу подарил мне ложку железную, сжелта такую, как серебряную. Есть особо нечего было. Вот что пойдем у людей заработаем, то и ели.

Утром мать встает – печку нечем растопить, спичек нет. А соседи разные были. Одни хорошо жили, другие плохо. Мачеха говорит: «Рая, ну сходи углей попроси, чтобы печку растопить». Я иду и говорю: «Дядь Вань, дай угля». Он через дорогу жил, недалеко. Даст мне угля. Я принесу, мачеха растапливает печку, наварит картошки. А что еще – есть-то нечего было. Хлеба давали нам, ну там по 200 грамм на человека на день. Я его с утра съем, а целый день-то голодная.

И овец пасла летом. Утром выгоняю на поле и только вечером пригоняю. А как картошка поспевала, мы всегда делали печенки. Я один раз их объелась, привела домой стадо и заболела. Мачеха говорит: «Рая, ты чего?». А я говорю: «Да я, наверное, печенок переела». Ну, а что, картошка эта без хлеба, без соли. Хоть она и хорошая была, но без хлеба какая это еда? Вот такие дела…

Потом что… Не помню, в каком году я переехала сюда, в Курундус. С колхозом-то я рассчиталась, ушла от него. Сестра уехала в Кемеровскую область, а я сюда. И вот я устроилась здесь стрелочником, отработала 15 лет. Я ушла оттуда по льготам как многодетная мать: у меня пятеро детей! У меня и удостоверение есть. Я тогда получала 4 рубля в месяц за это. Ну, потом я еще в магазине работала, ну, это ладно. В 50 лет я ушла на пенсию. И стала я получать 90 рублей.

Детей у меня было пятеро, я уже сказала. Три сына и две дочери. Первого сына у меня убило поездом. Мишей его звали. Учился он у меня в Институте геодезии на четвертом курсе. Жил в общежитии, я к нему ездила. Он у меня учился хорошо, на пятерки. Десять классов окончил и сам уехал, устроился и никакой помощи не просил. Он еще там и работал даже – ночами где-то сторожил, себя он обеспечивал. Ну, а другие сыновья, Сережа и Саша... Оба по болезни ушли, взрослые уже. Ты же знаешь ведь их. Ну, а сейчас у меня две дочери, обе уже теперь на пенсии.

А что в войну было… У нас в Доронино конторка была, и в ней в войну картошку сушили и отправляли на фронт. Мы всё для фронта делали. Работали без копейки, у нас денег не было. Откуда их взять? Мы в колхозе работали – что-нибудь быстро сварим, поедим. На этом и работали.  Отчетный год придет – мы должны. Мы за лето картошку проедали. Работали на пашне и жили недалеко от нее. Чуть утром – уже на работе, домой – вечером поздно. Когда что-нибудь случится или там… заболел… скорее сбегаешь в клуб. У нас тогда кино возили, руками крутили. Вот. Отпустят маленько, ты оттуда сбежишь, а ночью опять туда бежишь, на эту пашню.

Мы жили – ничего не видели, Андрюша, ничего не видели. Впроголодь жили. Ни одеть, ни обуть – ничего не было. У меня отец пришел с армии уже после войны (он, правда, в Германии служил). Он привез костюм мне германский, а Шуре, сестре, сапоги. Вот и всё.

А тут начали жить уже после войны – еще тяжелее было. Трудно было что-то достать. Мы так жили – сейчас не дай бог такой жизни никому. Тяжело жили, а работали всё время, как волки. На комбайне, бывало, прицеп был. И мы, бывало, двое откидывали солому от комбайна, а потом кучами ее сваливали. А сбоку мешки засыпали и на конях увозили от комбайна. Вот как еще работали.

Бывало, приедет бригадир или председатель колхоза: «Ну как, девки?». А мы ему: «Ничего, все нормально!». А у этого председателя племянник был. И нас троих (ну, нас, двух девок, и его) отправили на элеватор с мешками. Были полуторки еще первые. Надо погрузить в одном месте, а в другом выгружать. Мы начали мешки тягать, а он, зараза, ушел в туалет и не вышел, пока мы грузить не закончили. Мы председателю сказали про него, а он говорит: «Ладно, девки, всё будет».

Ой, я не знаю, как я еще живу. Восемьдесят семь лет будет 8 мая.

Когда отец с армии пришел, он нас, правда, жалел все время. Где бы ни ходил, он на мачеху не надеялся, что она нас накормит или что. А придет домой: «Вы ели?». Мы говорим: «Ели». А он нам: «Вот садитесь, ешьте, чтобы я видел». И сядет, сам поест и нас обязательно накормит. А ели похлебку да капусту, картошку. Картошку сварит, на стол ее вывалит, и мы ее чистим и едим. Ни соли, ничего не было. Я не знаю, еще как-то корову мы держали, руками ей сено косили.

Ой, забыла про рождение свое. Родилась, я, Андрюша, в Орловской области. Мы в 40-м году приехали сюда, в Сибирь, по переселению. Приехали папка, мачеха и нас трое. А братья мои уже здесь родились. В 41-м отца в армию забрали, и мы так и маялись с этой мачехой. Так мы и жили.

Мачеху я в 93-м году похоронила. А еще двух братьев, двух сестер, трех сыновей, отца с матерью – всех я хоронила. И какое еще здоровье должно быть?

Ой, чего ж тебе еще-то рассказать? Забыла я уже все…

Научный руководитель – д-р ист. наук, профессор В. А. Зверев