Исполнилось 90 лет известному литературоведу, доктору филологических наук, профессору, члену-корреспонденту Российской академии образования Виктору Георгиевичу Одинокову.

Скажу вам честно, учиться на гуманитарном факультете Новосибирского государственного университета стоит только ради того, чтобы послушать лекции выдающегося ученого и педагога Виктора Георгиевича Одинокова. Студенты стараются его занятия не пропускать и как зачарованные перерисовывают с доски в свои тетрадки удивительные схемы, которые появляются из-под руки профессора при освещении творчества Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова... Такого вы точно больше нигде не увидите и не услышите! Одиноков – один из ведущих специалистов в области изучения русской классической литературы, а также русской сибирской литературы и литературы народов Сибири. Он автор более 200 печатных работ и 22 монографий.

Виктора Георгиевича наперебой приглашают почитать лекции не только во многих российских вузах, но и за рубежом: в университетах Германии, Чехии, Словакии, Польши. Ученый постоянно принимает участие в международных конгрессах, симпозиумах, семинарах.

Нужно напомнить, что Виктор Георгиевич стоял у истоков образования гуманитарного факультета НГУ. Вначале он организовал секцию литературоведения, а в 1975 году — кафедру литературы, которую возглавляет до сегодняшнего дня. 25 учеников профессора Одинокова стали кандидатами наук, шестеро — докторами. Очень многое Виктор Георгиевич сделал для развития сибирской литературы как критик и литературовед. Он один из инициаторов и организаторов издания фундаментального труда «Очерки русской литературы Сибири», получившего всемирную известность. Много лет Одиноков является членом редколлегии серийного издания «Литературное наследство Сибири», входил в состав редколлегии журнала «Сибирские огни», в котором курировал отдел прозы и критики.

Но основная деятельность Виктора Георгиевича Одинокова — преподавательская работа. Постоянно читая лекции в университете, он долгое время преподавал в гимназии № 5. Одновременно подмечал талантливых детей, которых готовил к поступлению в университет, а потом в аспирантуру.

В преддверии юбилея мы пригласили известного ученого к нам в гости — в редакцию «Вечерки», чтобы поговорить о литературе, культуре, творчестве.

«Моим учителем был секретарь Льва Толстого»

— Как так получилось, что, закончив два вуза — технический и экономический, вы все-таки посвятили свою жизнь литературоведению?

— Я не попал на фронт, потому что после школы без экзаменов — был отличником — поступил в Днепропетровский военизированный институт железнодорожного транспорта. Мы учились и практиковались на поездах — ездили помощниками машиниста. В 1946 году в качестве инженера-механика приехал по распределению в Новосибирск. Один знакомый — директор филиала Московского института народного хозяйства — предложил получить экономическое образование. Ну я экстерном за год все и закончил.

Получил диплом и вернулся в Новосибирск преподавать экономику в торговом техникуме. А мне что-то неохота. Я все время, когда еще был студентом, таскал на лекции томик Блока. Мне всегда нравилась гуманитарная область. И я экстерном за год закончил еще и педагогический институт. К 1948 году у меня уже было три высших образования. Стал работать в педучилище, в одном из техникумов. В общем, как у Максима Горького, — школа жизни пошла.

Потом закончил аспирантуру и получил ученую степень кандидата филологических наук в Москве. Тема — «Трилогия Льва Николаевича Толстого». А моим наставником был секретарь Л.Н.Толстого Николай Николаевич Гусев. Учил он меня жестко, как его когда-то учил Лев Николаевич. «Что ты там написал? Да, это бы Лев Николаевич одобрил. А это что? Видишь корзинку? Брось туда!» После такой школы он меня по-настоящему выучил. На защите Гусев был моим первым оппонентом. Он сказал: «Я, характеризуя его работу, хочу заметить — ни одной ошибки в работе нет». Такая пауза повисла...

А после меня пригласили ученым секретарем в Толстовский музей. Его директором была внучка Толстого Софья Андреевна, она и подписала приказ о моем зачислении. Но тут вмешалось Министерство просвещения: «А где этот самый, за которого мы платили деньги?» Меня приглашали и в Ташкентский университет, и в другие вузы, но мне сказали: «Кто за тебя платил, туда и поедешь». И я вернулся в Новосибирск и стал работать в пединституте. У нас было очень хорошее литературное объединение, из которого вышло много толковых прозаиков, поэтов, критиков. Мои друзья — сибирские писатели Г. Кунгуров, Л. Решетников, И. Лавров, Н. Самохин — духовно поддерживали нашу организацию.

Стал заниматься критикой. Был членом Союза театральных деятелей. Печатался как театральный критик в московских журналах. Работал с Малым театром, с театром Моссовета. А в Новосибирске — «Красный факел», Театр юного зрителя. Среди моих знакомых появились И. Смоктуновский, Р. Плятт, Б. Бабочкин, И. Ильинский...

«Гениев больше нет»

— Зачем нужно читать классику?

— Классику читают, потому что те писатели были умнее нас по базовому психобиологическому составу своего мозга. Они знали такое, чего мы с вами не знаем. Чего там только не было намешано! Когда я читаю классику, у меня выход на интеллектуальный и духовный микрокосм. Сейчас в коллайдере пытаются найти божественное начало — микрочастицу. Для того, чтобы её найти, нужно пройти через определенные коридоры и выйти к свету. Я открываю одну дверь, мне говорят: не туда, немножечко налево. Беру Герцена — он рассказывает о социуме, беру Кафку — он говорит: «Углубись в себя». Я познаю этот мир.

— Есть ли сейчас гении в литературе?

— Был у нас в Доме ученых кружок. Собирались историки, философы, биологи. Стали смотреть, есть ли сейчас гении. Нет! Ну что делать, нет этой гениальности. В девятнадцатом веке — один, второй, третий... Потом где-то оборвалось. Биологи сказали, что могут констатировать и подписать протокол, что гениев нет.

— А к советскому периоду хоть одного гения причисляете?

— Вот все ругают советский период. Тут надо немножко забыть об идеологии и отвлечься. Мне однажды попался роман Фурманова «Чапаев». Я открываю его и читаю... Я всегда слежу за тем, как книга сделана. Или стих — всегда смотрю, как поэт кроил его. Тот же Фадеев... Да, там идеология. Ну и что? Я читаю! А Маяковский был действительно поэт! Понятно, ежели его всего прочитать, осмотреть всю его мастерскую!

«Читать нужно всё»

— Из современных авторов кто вам нравится? Что вы сейчас читаете?

— Вы знаете, я «испорченный», беллетристику читать не могу. Я сразу начинаю писать какие-то замечания, исправлять книжку в роли литературного консультанта. А читаю газеты, желтую прессу, книги по кибернетике и даже заглядываю в математические формулы академика Сергея Соболева. Это мне помогает.

— Какая самая главная книга, которую нужно прочитать, чтобы понять русскую нацию?

— Ну, русскую нацию не расколоть по одной книге. Тут многие вещи нужно читать, хотя бы того же Леонова, все его романы.

— Тогда назовите хотя бы десять книг, которые обязательно должен знать образованный человек.

— Трудно сказать. Но если брать русскую культуру, то все равно начинать нужно с истока человеческой мудрости — Библии. А дальше идти по тем именам, которые заявили себя в мировом масштабе в сознании интеллектуально подготовленного, мыслящего человека. Это хрестоматийные имена: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов. Из русских эмигрантов можно выделить Марка Алданова, из советских — Шолохова, Астафьева... Да много кого. А вообще читать нужно всё, начиная с Библии до последнего политического трактата. Образования много не бывает.

«Гоголь был непонятен для меня до позавчерашнего дня»

— Студентам нравится, когда вы на лекциях рисуете схемы. Для чего они нужны?

— Я люблю эти схемы. Творческий человек всегда живет какой-то идеей. У гениальных она очень ёмкая и концентрированная. В литературоведении это называется «телеологический принцип», то есть какая-то установка. А если установка, то её нужно обязательно поискать. Разрабатывается определенная логика, системный подход к художественным явлениям.

Возьмем, например, Гоголя. Он пишет о картинах Брюллова «Последний день Помпеи» и Иванова — «Явление Христа народу». Две мысли — катастрофа и спасение. Эти идеи объединились в концепции «Ревизора». Все — греховодники, достойные жестокой кары. В финале катарсис — немая сцена. Это комедийный катарсис. Хотя, казалось бы, должен быть где-то недалеко — трагедийный. А его нет, хотя должен быть, как в таблице Менделеева. Но если внимательно поискать, он находится — это «Борис Годунов».

Гоголь написал рецензию на трагедию Пушкина, назвав ее «поэмой». Как известно, последняя ремарка в трагедии: «Народ безмолвствует». Если ознакомиться с установкой Гоголя в его рассуждениях о Божественной литургии, то можно понять, что это безмолвная молитва. И здесь, в трагедии, — идея духовного «очищения». А в «Ревизоре» в комедийном плане возникает своеобразная аналогия — все каменеют, «конец света», и должен кто-то явиться «свыше», кто и произведет соответствующую чистку. Для чиновников это начальник, а для Гоголя и читателей — божье провидение. Все это можно представить как схему, что выглядит более наглядно.

— Из всех писателей, о которых вы пишете, кто для вас самый интересный и, может быть, непонятный?

— Гоголь был непонятен для меня до позавчерашнего дня. Позднего Гоголя не поняли Белинский и многие критики, потому что он был в русле православной культуры. По замыслу Гоголя, предполагался еще третий том «Мертвых душ». Это как у Данте: «Ад», «Чистилище», «Рай». Но в православной вере нет представления о чистилище, и писатель похоронил эту идею. Значит, позитивный ответ надо искать в другом месте. Где духовная эволюция человека раскрыта в трех частях? Если покопаться в сочинениях Гоголя, то там мы найдем «Размышления о Божественной литургии». Читаем: первая часть — очищение, подготовка к службе, вторая — литургия оглашенных — на пороге веры, третья часть — литургия верных — соединение с Богом.

В первом томе «Мертвых душ» Гоголь отразил все социальные и общественные недостатки, в том числе и недостатки личные, собственные. Произошло, таким образом, чаемое духовное «очищение». Второй том — это ступень к преображению героя. Чичиков уже все пережил и оказался на пороге будущего. А третий том — это соединение с Богом. Все очень гармонично. Но Гоголь не мог это решить художественно. И трилогия не состоялась.

— Вы занимаетесь региональной литературой. Насколько правомерно утверждение, что сибирская литература особенная?

— Когда мы делали двухтомник «Очерки русской литературы Сибири», вначале нам предложили название «История русской литературы в Сибири». Говорили: если есть сибирская литература, то должна быть рязанская, тамбовская. Но Тамбов или Рязань — это европейская история. А вот что такое Сибирь? Как она осваивалась духовно?

Духовно осваивать Сибирь начали декабристы еще до того, как попали в этот край волею обстоятельств. Пушкин тронул эту тему. Областники — Ядринцев, Потанин — писали, что и у пришлых людей здесь вырабатывается определенная локальная ментальность. Это знаменательно. Обычно центр втягивает всё, что сделано в провинции. Но нужно показать, что провинция — это та питательная почва, где всё строится по-своему. В этом отношении рассматривать общую русскую культуру вне региональной культуры невозможно. Литература Сибири — это составляющая часть системы общерусской литературы.

— Чему нас учит русская литература?

— Жизни. Только этот смысл для человека и существует. Вся мудрость мира входит в нас, и мы вписываемся в духовный макрокосм.

P. S. Выпускники и студенты гуманитарного факультета НГУ сердечно поздравляют Виктора Георгиевича Одинокова с юбилеем! Здоровья, долгих лет жизни, талантливых учеников!