Каждое изыскание имеет свою отправную точку. Для меня такой точкой стал один из моих любимых фильмов – картина «Зеленый фургон» режиссера Александра Павловского, снятая в Одессе в 1983 году. Еще с детства увлекала меня история приключений юного сотрудника уголовного розыска Володи Патрикеева и обаятельного конокрада по кличке Красавчик.

И много лет спустя, после окончания школы, в 2016 году, пересмотрев фильм, обратила внимание, что в титрах указано: «по одноименной повести А. Козачинского». Имя этого писателя совершенно не на слуху, и появилось желание познакомится с его творчеством и биографией.

Оказалось, что фильм 1983 года – это вторая экранизация повести. Первый «Зеленый фургон» был снят в 1959 году, так же на Одесской киностудии. Посмотрела и эту картину, наконец-то, отыскала повесть-первоисточник во всемирной паутине.

Оба фильма, имея общие моменты, разительно отличались в деталях. Сама повесть Александра Владимировича Козачинского читалась на одном дыхании: быстро и легко. Легкость достигнута прекрасным литературным языком, яркими описаниями, хорошо прописанными образами главных героев и окружающей обстановки: город Одесса и деревня Севериновка, какими они были во втором десятилетии ХХ века. Я словно перенеслась туда, прошлась по светлым одесским улицам, услышала «севериновский» говор и стук-грохот, проносящегося мимо зеленого фургона.

«Зеленый фургон» – это история детективного расследования, происходящего в 1920 году в окрестностях послереволюционной Одессы. Володя Патрикеев, молодой человек из интеллигентной семьи, вчерашний гимназист, назначается начальником милиции в деревню Севериновка, где ему предстоит закреплять новую власть, бороться со спекулянтами, самогонщиками, конокрадами и прочими жуликами. "Ему было всего лет восемнадцать, но в те далекие времена людей можно было удивить чем угодно, только не молодостью. Он был угрюм, неразговорчив и мрачен". В помощниках Патрикеева состоят младший, но очень бравый милиционер Грищенко и бывший работник типографии, болезненный Шестаков. Представление о работе следователя у Володи основывается на прочитанных произведениях о Шерлоке Холмсе, но на деле все начинает происходить несколько иначе.

Однажды мимо нового начальника Севериновской милиции промчался зеленый фургон, запряженный парой вороных. Позже, в воре, Володя узнает футболиста-голкипера, с чьей командой, еще учась в гимназии, они неоднократно встречались на футбольном поле. Конокрад Красавчик тоже узнает Володю. Молодые люди, близкие по возрасту и интересам, оказываются по разные стороны закона. Володя решает задержать преступника. Одновременно команда сыщика-самоучки выходит на след банды Сашки Червеня, которая держит в страхе всю Одессу. Володя стремительно действует, попутно удивляясь собственной смелости и решительности.

Как выяснилось, повесть «Зеленый фургон» была единственной повестью Александра Козачинского, и основывалась на биографических фактах его юных лет. Во время чтения, я отметила про себя, что авторская манера и юмористическая подача напомнили мне стиль романа «12 стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. И каково же было мое удивление, когда при детальном изучении биографии Козачинского выяснилось, что он дружил с известными соавторами, выходцами из Одессы. С Евгением Петровым, также бывшим сотрудником Одесского уголовного розыска, дружба завязалась в нелегкий для Козачинского период, когда он, бывший милиционер, после череды нарушений закона, оказался на скамье подсудимых. Узнав подробнее о фактах биографии автора, повесть стала воспринимается как что-то очень личное. Теперь между строк о юности, омраченной гражданской войной, строк о чувстве долга, мне явственно видится благодарность другу за веру и поддержку в трудную минуту. О том, что один юноша не усомнился в лучших человеческих качествах другого, поддержал и помог встать на правильный путь, осознать свое призвание.

В произведении есть ключевая строчка, которая говорит сама за себя: «Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что я его вовремя посадил».

Очень жаль, что в современную школьную программу данное произведение не попало, и вряд ли попадет. Повесть «Зеленый фургон» ярко и отчетливо передает последствия Гражданской войны, то, как легко человеку сбиться с истинного пути, и как сложно вернуться обратно.

Сложно, но все-таки возможно. Порой для этого достаточно того, чтобы в тебя верил хотя бы один человек...

Углубляясь в биографию Александра Козачинского, я не на шутку увлеклась его удивительной судьбой, а когда дошла до того факта, что жизнь писателя Козачинского оборвалась в нашем городе – меня как громом поразило. Особенно зацепила строчка: «Похоронен в Новосибирске. Точное место захоронения не известно».

Как так? Был же писатель! Повесть его живет, переиздается, фильмы – смотрят. А память о человеке, об авторе – исчезла? Эту несправедливость захотелось непременно исправить!

Я продолжила поиски информации. И чем больше искала, тем более поражалась нелегкой доле, выпавшей Александру Владимировичу. Так распорядилась судьба, чтобы человек с беспокойным характером, восприимчивым сердцем и деятельным умом родился и жил в такое же беспокойное время. Не стоит скидывать со счетов и редкое обаяние этой творческой натуры, и то, что прозвище Красавчик – имело место быть в действительности: Александр Козачинский отличался привлекательной внешностью и легким нравом, легко располагал к себе людей. Об этом оставили воспоминания его современники: коллеги по службе в милиции, и члены банды, созданной им, и друзья – журналисты и литераторы; об этом свидетельствуют архивные материалы и переписка самого писателя, хранящиеся в собрании Михаила Борисовича Пойзнера, и данные уголовного дела, которое нашла, изучила и описала в своих статьях, посвященных биографии Козачинского, одесский краевед Наталья Панасенко.

Не буду вдаваться в подробности истории с уголовными делами, эта увлекательнейшая часть биографии Александра Козачинского может занять объемный том.

Общедоступна информация о том, что Козачинский, работая в уголовном розыске и разочаровавшись в системе, не желая нести ответственность за произвол «на местах» – угоняет фургон с зерном, взяткой для начальника, организует и возглавляет банду налетчиков, а потом, так же скоропостижно попадает под суд.

Сам писатель указывал в показаниях, что выбор тогда стоял непростой: пойти под суд, умереть от голода и лишений или стать вором и налетчиком. Первый вариант сохранения жизни тоже не гарантировал – правосудие тогда вершилось весьма причудливо. Никто его в банду не вовлекал, как это деликатно сформулировали впоследствии. Он попал в безвыходную ситуацию и, чтобы выжить, сошелся с бандитами. Недаром же, когда он после задержания оказался среди бывших сослуживцев, они отнеслись к нему не как к преступнику, а как к человеку в беде.

«Когда я попал в канцелярию милиции, увидел своих бывших товарищей, встретил с их стороны отношение к себе не как к преступнику, а как к товарищу, попавшему в несчастье, – борьба, во мне происходящая, совершенно прекратилась».

А задержание произошло в 1922 году, после кражи коней из Военного лазарета, сдал один из подельников – некоторые детали вошли в повесть «Зеленый фургон». Встретив там бывших коллег, Александр сдался. А дознавателем по его делу – был Евгений Катаев. Суд был долгим, и как считает Наталья Панасенко, отличался халатностью: Александра Козачинского приговаривают к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу. Однако по кассации (в деле, кстати, документы, напрямую подтверждающие "заступничество" Е. Катаева, упоминающееся в сети, не обнаружены), дело пересматривают и расстрел отменяют. Вместо них – тюремный срок, и выход на свободу – через три года по амнистии. Саша Козачинский (в легенде: по приглашению братьев Катаевых) переезжает в Москву и устраивается на работу репортером в московскую газету железнодорожников “Гудок”. В этой газете уже писал фельетоны Евгений, взявший псевдоним «Петров». Им обоим тогда было чуть за двадцать. Дружба двух незаурядных личностей продолжалась дальше. Именно соавтор Евгения, Илья Ильф, работавший в той же газете, настоял на том, чтобы Александр оформил воспоминания о бурной одесской молодости в художественном повествовании. И писательская интуиция не подвела литератора.

Судьба, в этот период, была очень благосклонна к юному главарю банды налетчиков.

Повесть «Зеленый фургон» увидела свет в 1938 году и стала одним из самых популярных произведений советской литературы в этот период. Только за короткую жизнь своего автора переиздавалась три раза, с 1938 по 1943 гг., и многократно после, вплоть до 2012 года. На счету Александра Козачинского множество эссе, статей и несколько рассказов. Окрыленный успехом повести, он планировал и дальше развиваться на этой стезе, но помешали война и тяжелая болезнь, от которой Саша-Красавчик так и не смог оправится. И Козачинский, и Катаев, не дожили до сорока лет, но оставили яркие произведения после себя.

А когда же начал разворачиваться литературный талант Александра Козачинского? Когда он составлял описи о хищениях, писал отчет по делу Бенгальского или строчил справки по уголовным делам? Или в тот, злосчастный день, когда при краже лошадей у стрелков, оставил полный сарказма и иронии «акт об конфискации», который и был подшит к уголовному делу об «яром антисоветчике Козачинском»? Или, когда он писал показания по этому самому делу, которые по слогу, выражению мысли и оборотам меньше всего напоминают официальные документы?

Но доподлинно известно, что, находясь под следствием и отбывая срок, Козачинский в марте 1923 г. уже сотрудничал с изданиями ДОПРА («Дом принудительных работ», одно из мест заключений в те годы) «Голос заключенного» и «Жизнь заключенного», а со временем стал фактическим редактором газеты и вообще местной достопримечательностью. Э. Багрицкий и С. Бондарин устроили экскурсию в ДОПР для московских гостей – М. Голодного и М. Светлова – именно из-за него. Известны три статьи тех лет, где с похвалой написано о его литературной работе. Собственного представления сегодня составить нельзя, так как допровских публикаций Козачинского Наталье Панасенко найти не удалось, но после знакомства с более поздними произведениями легко поверить на слово. И как я писала выше, в 1925 г., освободившись досрочно, он переехал в Москву и поступил на работу в газету «Гудок». Есть августовские заметки за этот год, подписанные его именем.

Пока я искала и читала, стало отчетливо вырисовываться, что общепринятая биография писателя, которую я вкратце пересказала выше, и которую везде тиражируют – о том, как он преступил закон, и, особенно, популярная версия «как друг спас друга» о Козачинском и Катаеве, – сильно романтизирована. Возможно, они и знали друг друга с детства, но точно учились в разных гимназиях: Саша Козачинский – в третьей, а Женя Катаев – в пятой.

Принято считать, что под именем Володи Патрикеева выведен Евгений Петров, а Красавчик – сам автор. Но точнее будет сказать, что Козачинский обоих писал с себя. Конечно, конокрадом был он, а в дознании по этому уголовному делу участвовал Петров. Но все же, Козачинский, прежде чем стать бандитом, полтора года служил в угрозыске, в том числе и в Севериновке. А будущий Евгений Петров, тогда еще Катаев, в милицию поступил в другой район и почти через год после Козачинского, в июле 1921 г. 

Этот клубок из вымысла и правды еще предстоит распутать историкам и биографам. А мне, новосибирскому энтузиасту-краеведу, захотелось более подробно выяснить о том, каким был новосибирский период жизни писателя и открыть главную загадку, оставшуюся после его смерти – местонахождение могилы.

На мое счастье, Александра Владимировича Козачинского никогда не забывали в Одессе. В этом городе прошли его детство и юность, Одесса осталась с ним навсегда. Думаю, дня не проходило в эвакуации, чтобы писатель не вспоминал «Одессу-маму», с ее мягким климатом и свежим морским воздухом, отзывчивыми и неравнодушными людьми. Письмо, а буквально крик о помощи, выдающегося одессита и краеведа Михаила Пойзнера, заинтересованного в вопросах увековечивания памяти выдающихся жителей Одессы, было опубликовано на сайте «Библиотека сибирского краеведения» еще в 2014 году, я вышла на него в своих поисках почему-то не сразу, а только летом 2018 года. Вместе с призывом помочь в поисках могилы писателя, там также были представлены «новосибирские» документы Козачинских (Александр был эвакуирован вместе с матерью) – заявления, справки, адрес, как оказалось, последний.

Связалась с редактором сайта – Людмилой Кузменкиной, обсудили варианты, откуда следует начать поиски. Оказалось, что наши краеведы пробовали найти, но не вышло, укрепилась версия, что могила вообще не сохранилась из-за вступившего в силу в 70-х годах закона, где разрешались «под- и «перезахоронения»... Людмила любезно предоставила мне контакты Михаила Борисовича, и я написала ему в октябре, когда мы с мужем Сергеем уже нашли один из ориентиров, оставленный в своих записях Клавдией Константиновной Козачинской, – могилу писателя Артемия Ершова, умершего так же, в 1943 году, через полгода после Александра. «Семья Ершовых ухаживала за могилой Александра» написано на потрепанном листочке из записной книжки.

Это был 26 квартал Заельцовского кладбища. Мы прочесали его на два раза до ноября, а потом выпал снег, и поиски пришлось прекратить до апреля.

В администрации кладбища, куда я лично обращалась два раза, разводили руками:

«Данные у нас с 1946 года только, что было раньше – сгорело при пожаре. Если есть ограда, памятник, даже если табличка отвалилась - никто не разрешит подзахоранивать. Есть определенные правила, исключения делаются только для родственников, при наличии всех документов, и, если срок давности предыдущего захоронения превысил пятнадцать лет. Стоит, значит могила вашего Козачинского, не опознанная, и не ухоженная, как у тех же Ершовых была столько лет. Но мы тут не сможем, к сожалению, помочь, нужны какие-то боле точные ориентиры, свидетели, кто помнит".

Пока ждали апрель, я исследовала улицу Свердлова. Последний адрес писателя: ул. Свердлова, д. 29, кв. 1. Козачинским предоставили отдельную комнату в неблагоустроенном деревянном одноэтажном доме. По воспоминаниям матери писателя и по сохранившимся документам, мы знаем, что «в доме не было ни канализации, ни водопровода, а в комнате – печи».

Маленькая комната, в 7 квадратных метров, на двоих, в переполненном городе. Новосибирску, изначально основанному как поселок строителей моста в 1893 году, в 1941 году еще не было и пятидесяти лет. За быстрый рост и развитие его прозвали Сибирским Чикаго. Молодой город был преимущественно деревянным, продуманная застройка только-только началась в 30-х годах. Но грянула война и у нашего города появилось новое предназначение: глубокий тыл и опора фронта.

Численность жителей Новосибирска резко возросла уже в первый месяц войны: с 450 тысяч до 553 тысяч человек и продолжала увеличиваться. В наш город в те дни ежедневно прибывали все новые и новые составы с эвакуированными детьми, семьями, а затем и с ранеными бойцами. Сюда были вывезены десятки заводов (а также театры, музеи, галереи): предприятия необходимо было установить и в кратчайшие сроки наладить производство для нужд фронта и тыла, а для сохранения ценностей – создать специальные условия. Людей просто не успевали размещать, кое-как наладили стабильное питание, единственное, чего хватало на всех с лихвой – так это работы.

А Козачинским – досталась целая комната, в доме с телефоном, буквально в двух шагах от центра! Пару слов уделю месторасположению дома: до центральной улицы города, Красного проспекта, спокойным шагом – 8 минут. На улице Серебренниковской уже возвышались дома в стиле конструктивизма, два из них по сей день носят названия «домов НКВД», как удалось выяснить, весь этот квартал назывался кварталом НКВД – здесь размещались и жили сотрудники органов правопорядка. В непосредственной близости находилось одно из самых больших швейных предприятий города – фабрика «Сибирский наряд» (ООО «СИНАР» существует и по наши дни). В частном секторе на Свердлова, прямиком за стеной фабрики проживали работники пошива. А сама же улочка Свердлова упиралась в овражистый берег реки Каменки. На самом склоне стояли дома довоенных переселенцев – такие застройки называли «нахаловками», а через речушку находился район «Закаменка», печально известный тем, что там проживали и промышляли криминальные элементы. Вот такое интересное соседство. Как складывались отношения между жителями ул. Свердлова, «нахаловки», «закаменских» и эвакуированными остается только догадываться.

Известно, что мать и сын Козачинские числились за распределителем научных работников, питались в столовой №57. Чуть позже были введены талоны на продукты и одежду, норма эвакуированных и неработающих по болезни приравнивалась к нормам иждивенцев. Думаю, что от Союза советских писателей были дополнительные дотации. Наверное, такое размещение и положение могло послужить для кого-то и предметом зависти, но Александр был серьезно болен – еще в 1937 году у него был диагностирован прогрессирующий туберкулез.

25 августа 1941 года (а прибыли в эвакуацию где-то в середине июля) Александр Владимирович пишет письмо в горисполком, прося переселить его, как туберкулезного больного, в благоустроенный дом. Лето 1941 года было на редкость дождливым – комната отсырела, а топлива для единственной печи на кухне не было: дрова и уголь, в первую очередь, шли заводам и госпиталям.

Вступались за болеющего коллегу и видные деятели города, среди них – писатель и депутат городского совета Александр Смердов. Его просьбу поддержало Бюро Новосибирского отделения Союза писателей за подписью прозаика Афанасия Коптелова, революционера и члена ВКП(б). Но процесс застопорился. В архиве писателя сохранился еще один документ: копия запроса на имя заведующего Центральным Райкомхозом, датированное 24 августа 1942 года – т.е. прошел год с первого запроса, а обстановка не изменилась.

Для меня это и дико, и стыдно. Нового строительства не велось в городе, но заканчивалось начатое до войны, строили временное жилье для работников заводов, и многое из них, сохранилось до наших дней, и там живут люди. Неужели не нашлось сухого и теплого угла во всем городе? Или уже Александра списали со счетов, не дав шанса?

Не помогли и просьбы товарищей из Москвы. Просил и писатель Александр Александрович Фадеев, а в то время секретарь Союза советских писателей (и с 1942 по 1944 гг. главный редактор «Литературной газеты» и организатор журнала «Октябрь»). Он лично отправил телеграмму в Союз писателей нашего города:

«Прошу помочь прописаться устроиться приехавшему в Новосибирск тяжелобольному писателю члену ССП Александру Козачинскому Фадеев».

К огромному сожалению, Александр Владимирович и Клавдия Константиновна не дождались другой, теплой и сухой комнаты: 8 января 1943 года писатель скончался. На следующий день в газете «Советская Сибирь» были опубликованы трагические новости, некрологи и подробности организации похорон, где и упомянуто, что «вынос тела по адресу покойного, Свердлова, 29».

В копии Решения №17 исполнительного комитета горсовета от 8 января 1943 года, из собрания М. Б. Пойзнера, значится сумма, предписанная к выдаче на организацию похорон писателя – пять тысяч рублей и компенсация матери в размере трех тысяч рублей. Если эти деньги были выданы, то захоронение должно было быть организовано более чем прилично. К примеру, средняя зарплата новосибирского рабочего в годы войны составляла 300-400 рублей в месяц.

В некрологе было сказано много теплых слов от сибирских коллег в память об этом талантливом человеке с удивительной и непростой судьбой, жаль только, что они прозвучали уже после его смерти.

Дом по Свердлова, 29 не сохранился, но «живы» ближайшие соседи – молчаливые свидетели, основательные «дома НКВД», комплекс швейной фабрики, уцелел даже один деревянный дореволюционный дом – все они памятники архитектуры в нашем тихом центре. Сама улочка обрывается пятиэтажным домом, «хрущевкой» за №27, построенном в 1960-х годах, и административной постройкой - №27А. За ними – деловой центр города, уходящая вдаль Октябрьская магистраль, и, слева от магистрали – квартал современной элитной недвижимости.

По воспоминаниям старожилов, все старые, деревянные постройки были уничтожены при подготовке к строительству Октябрьской магистрали. К концу 50-х годов они уже представляли собой нежилые развалюхи, где детям, нынешним бабушкам и дедушкам, запрещали играть их родители.

Я нашла и выяснила, наложив друг на друга в электронном виде карту 1935 года и современного Новосибирска, точный квадрат улицы Свердлова, где находился дом №29. На удачу, перебрав множество архивных и оцифрованных фотографий города предвоенных и военных лет, я увидела ту, где изображен обрывистый берег реки Каменки, прерывавший улицы Свердлова и Коммунистическую. Рядом со спортивным центром «Динамо» (1933), перестроенным позже, но действующим и в наши дни, жмутся друг к другу деревянные домишки, один из них, я уверенна – тот самый, где оборвалась жизнь автора повести «Зеленый фургон».

Пролетела наша долгая сибирская зима, наступил долгожданный апрель. Мы вновь отправились на Заельцовский погост. И показалось мне, что круг замкнулся. А если сделать перепись всех неучтенных одиночных могил, по оформлению схожих на захоронения 40-х годов (массивная ограда, надгробие-пирамида или обелиск), выборка будет огромной и как установить ту, что нам нужна? В 26 квартале находились безымянные могилы, но что-то мне подсказывало, что это не то. То на некоторых смущал православный крестили звезда, то захоронения были парными. Ноя чувствовала точно – поиски прекращать нельзя. «Не выгружает у нас программа захоронения по годам. Иголку проще в стоге сена найти, – подытожил тогда сотрудник администрации мои размышления по вариантам поисков, – я вам серьезно говорю. Столько лет прошло».

Грустная и печальная, я еще раз осмотрела квартал Ершовых. Очень плотно расположенные друг к другу старые участки, проходимость затруднена, к некоторым памятникам и холмикам просто физически было сложно пробраться через заросли кустов и куч мусора.

Но, видимо, на нашей стороне были какие-то высшие силы. Я верю, что Александр хотел, чтобы мы нашли его. Вечером того же дня, когда уставшая и расстроенная очередной неудачей, вернулась домой, – я получила от Михаила Борисовича текст письма некой Е. Сперанской, которая писала Клавдии Константиновне в сентябре 1949 года о том, как искала могилу ее сына!

  "15.IХ.49 г. 

Дорогая Клавдия Константиновна!

Простите за хлопоты, которые я Вам доставила с учебниками. Все уладилось, большая часть учебников, о которых шла речь, еще не вышла из печати.

Были мы на кладбище, никакого Матвея нет и в помине. Хорошо, что нашли еще одного старого сторожа, а то без его бы помощи ничего не нашли.

Ал. похоронен в 32 квартале.

Что же Вам сказать? Конечно, все запущено. Могильный холм осел, так что плита лежит почти на земле. Все заросло сорняком, но и ограда, и плита, и памятник целы. Говорила с могильщиками, чтобы привести все в полный порядок просят 150 рублей.

Теперь-то я лично нашла могилу Ал., ну и поискали мы! Наша примета - могила летчика ничего не стоит, а вот совсем недалеко, через несколько только метров стоит точно такой же памятник. Это более заметно для глаз. И это не в начале, а в середине кладбища».

Удивительно, что письмо удалось разобрать. Оно написано простым карандашом, сильно выцвело за долгие годы. Михаил Борисович много раз брался за его "расшифровку", но сбивали с толку учебники, упомянутые в начале, да и глаза уставали. Но решив проработать бытовую переписку Клавдии Константиновны, краевед был вознагражден.

Светлая Вам память, дорогая Е. Сперанская, и огромное спасибо за письмо! Оно вновь пришло по адресу к тем, кто его очень ждал.

После предоставления таких подробных ориентиров у нас просто выросли крылья. Изучили на карте 32 квартал, он находится на одной линии с 26, «Ершовским», кварталом. По меркам кладбища, площадью более 200 г, действительно недалеко, как и писала в своих заметках мама писателя.

Снарядившись по погоде, в ближайшие выходные мы с Сергеем вновь отправились на Заельцовский погост. Колокольный звон застиг нас на входе в 32 квартал, в кладбищенской церкви заканчивалась воскресная служба. Я расценила это как хороший знак и пожелание удачи, посланное свыше. Это было воскресенье, 5 мая 2019 года.

По сравнению с 26 кварталом этот выглядел более ухоженным и светлым, несмотря на то, что захоронения 40-х годов встречались чаще. Но также было много более новых могил, чья архитектура порой впечатляла наш непритязательный взгляд.

Задача была теперь ясной и простой: найти два одинаковых памятника в непосредственной близости друг от друга. «Могила одиночная. Памятник, плита, ограда» – повторяла я как заклинание. Мы находили такие, но вдруг какая-нибудь деталь выбивалась: православный крест на памятнике, звезда или того очевиднее – табличка, где, если всмотреться, просматривалось другое имя, фамилия, другие годы жизни… Уже в первый час поисков стало рябить в глазах и наши поиски напомнили мне картинки-путаницы с заголовком «Найди два (пять, десять и т.д.) одинаковых предмета».

И тут мы вышли к нему. Необычное надгробие в виде срубленного дерева с отсеченными ветвями скромно стояло в окружение уже привычных, более современных памятников. За второй год поисков мы видели такой впервые.

Такое древовидное надгробие, как мне было известно, символизировало безвременный уход человека в самом расцвете лет либо не оставившего потомства. Знала я так же, что такие надгробия ставили дворяне либо зажиточные, заслуженные помещики и купцы в дореволюционное время, но встретить на исконно-советском кладбище... удивительно!

Абсолютно нетипичный памятник, с цементно-литой плитой с едва различимыми черточками – остатками надписей. Я попыталась прочесть, что на ней написано, и даже различила несколько букв, откинув нагромождение веток у надгробия, но к слову скажу, что буквы «К», «О», «З» и окончание «КИЙ» мне мерещились на каждой встречной, плохо читаемой табличке.

Рядом находились ухоженные могилы с датами от 1995 до 2017 года, заброшенные от 1964 до 1978... Но не просматривался похожий памятник в ближайшем обзоре покуда хватало взгляда, лишь кучи мусора и мелькающие среди деревьев люди: посетителей было непривычно много – люди готовились к родительским дням.

Плотная «застройка» мешала применить сквозное прочесывание, и наши поиски были скорее хаотичным и «зигзагообразным» лавированием между могил.

На четвертый час поисков «вокруг да около», основательно уставшие, мы решили пройти еще раз по середине квартала, вспомнив про строчку из письма – «не в начале, а в середине».

И тут, я каким-то шестым чувством поняла, что нужно пройти через узкое пространство между оградками, где еще не проходили, и увидела... древовидный памятник!

– Серёжа, посмотри, дерево! Тоже самое или... нет!

– Да тоже-тоже, пошли уже...

– Да нет, другое! Там на обороте медальон был, а тут сверху арматура торчит, там был просто «спил»...

Сергей тоже уже увидел, что это ВТОРОЙ памятник. Это надгробие было установлено на могиле молодого, «безвременно ушедшего», человека – 1923-1943 годов жизни.

Сергей всегда лучше меня ориентировался на местности, и через несколько шагов мы вновь увидели то, первое, дерево...

Почистив табличку, мы вновь принялись разбирать буквы. В этот раз получилось. Часть имени – ... ксанд и фамилии КОЗАЧ... ИЙ читались с трудом, но их все-таки можно было рассмотреть! Ведь когда знаешь, что ищешь, все получается!

Но мало прочитать самим, нужно было подать информацию в администрацию кладбища так, чтобы подлинность находки не вызывала сомнений. Михаил Борисович, из Одессы, сопоставив наш фото- и видеоотчет с письмом Сперанской, – вынес радостный вердикт: «Это ОН!», рекомендовал не затягивать с делом восстановления данных.

До следующей поездки, которую мы запланировали на 7 мая, я дотошно изучала в интернете способы считывания полустертых букв с твердых поверхностей, углубилась в методы криминалистики. Дома, накладывая на фотографии фильтры, я сумела восстановить по уцелевшим буквам оригинальную надпись: «Советский писатель Александр Козачинский». От годов жизни же сохранились только две цифры – ..03, как известно Александр Владимирович родился в 1903 году. Все сошлось!

На месте же калька не взяла рельеф, пластилин только пачкал плиту, меловые отпечатки на липкой ленте были едва видны на черной бумаге и совсем не походили на «железное» подтверждение подлинности памятника. Оставался еще вариант: обильно промокнуть плиту влажной ветошью, – и, о, чудо! Буквы проступили! Дрожащей от волнения рукой я просто обвела их графитовым стержнем:          ...ОВЕТСКИЙ ПИС..ЕЛЬ ...КСАНД.  КОЗАЧИНСКИЙ, и ниже, как я предполагала цифры ...03

Когда надпись уже была восстановлена, сфотографирована, появились родственники «соседки» справа – Д. М. Миллер.

– Что, наконец-то нашли его? – спросила у меня женщина, заходя в оградку «соседки».

Я вздрогнула и задала ответный вопрос:

– А вы разве знаете, кто здесь похоронен?

– Да всегда знали, писатель советский. Только забыли, что он написал.

– Это могила Александра Козачинского, автора «Зеленого фургона», – пояснила я, – мы его долго искали, в списках не значился, но сейчас, надеюсь, исправим.

В администрации я изложила краткую историю наших поисков, показала фотографии надгробия до и после «реставрации», копию свидетельства о смерти А. В. Козачинского.

Менеджер открыл базу данных и по ней, рядом с Д. М. Миллер, действительно, значилось безымянное захоронение.

Вышел к нам и директор кладбища, еще раз посмотрел фото у меня на телефоне, копию свидетельства и дал «добро» на внесение информации в реестр кладбища.

Данные были внесены при мне, я лично продиктовала регалии Александра Владимировича: журналист, писатель, член Союза писателей СССР, автор повести «Зеленый фургон», но умолчала о карьере сотрудника уголовного розыска и о должности главаря банды налетчиков, пусть сами читают.

Теперь дело стало за благоустройством участка и восстановлением памятника. Для меня эта задача оказалась новой, и мы не знали даже с чего начать работу. И вновь пришел на помощь Михаил Борисович Пойзнер. Он разработал проект и перевел деньги на изготовление оградки и памятных досок для памятника от себя и от лица всей Одессы.

В кратчайшие сроки, уже через полтора месяца после обнаружения могилы, 22 июня 2019 г., к отреставрированному памятнику с новой гранитной плитой»» Писатель Александр Козачинский, 1903-1943» были возложены цветы ребятами из поискового отряда и представителями городской администрации.

От нашего города была установлена памятная табличка со словами, важными для каждого писателя: «Помним. Читаем». А с торца памятника – привет из любимого города писателя: «Автору повести «Зеленый фургон» – благодарная Одесса.

Мне же, в свою очередь, хотелось рассказать о находке нашим краеведам и привлечь внимание к этому событию общественности города.

На сайте «Всемирного клуба одесситов» новость опубликовали 10 мая. А 15 мая на канале «ОТС. Новосибирск», вышел замечательный сюжет Анатолия Харитонова о том, что могила известного советского писателя Александра Козачинского, автора повести «Зеленый фургон» – найдена.

Весть мгновенно разлетелась по городу. Вышли статьи и на сайте «Библиотека сибирского краеведения». Удивительно, но в редакцию сайта, в те же дни, когда мы нашли могилу, независимо от нас, позвонила девушка Лилия Антипова и сообщила, что она знает, где похоронен Александр Козачинский. Оказывается, её родные захоронены недалеко от могилы писателя. Информация о расположении могилы сошлась, и выяснилось, что оградка была на ней еще в начале 2000-х.

В присвоении статуса памятника могиле писателя А. В. Козачинского было отказано, но, несмотря на это, хотелось бы, чтобы информация об авторе повести «Зеленый фургон» была включена в программы по краеведению для работы со школьниками и студентами.

Я же, в свою очередь, продолжаю сбор информации о периоде жизни писателя в эвакуации, слежу за состоянием могилы и памятника. Необыкновенная судьба Александра Владимировича Козачинского, его писательское наследие достойны пристального внимания и того, чтобы остаться в памяти людей еще на долгие и долгие годы.

Печатается по книге: А. Козачинский. Жизнь и судьба. [Под редакцией М. Пойзнера, А. Грабовского] – Одесса: ТЭС, 2020. – 400 с.: ил.