«Семьи кержаков были крепкими, детей любили, но не баловали, к земле с малолетства приучали… Выходит, за трудолюбие власть и наказала!». Эти слова, сказанные незадолго до ухода из жизни моей прапрабабушкой Леной, пережившей в юности нарымский ад, наложивший след на всю ее последующую жизнь, на понимание сущности власти, при которой ей выпало родиться и жить. Теперь я уверен, что ничего в судьбах моих предков не было случайностью – все они прошли через ужасы раскулачивания и ссылки по грандиозному плану государства: изолировать неудобных и освоить их трудом малообжитые территории севера Сибири. Им пришлось расплачиваться за традицию жить хорошо, добиваться этого своей привычкой много работать и заботиться о будущем детей.

Несколько лет назад я серьезно увлекся историей своих предков. Это не было случайностью: родные бережно хранят и передают своим детям реликвии, связанные с именами и судьбами тех, кому обязаны своим появлением на свет: есть сарафан прапрабабушки, в котором она выходила замуж, платки, которыми спасали от холода малышей по пути в Нарым, письма, различные ходатайства, квитанции об уплате многочисленных налогов. Передаются из поколения в поколение семейные легенды. В написанной ранее на конкурс работе «Исторический слом, прошедший через судьбы», я рассказал о жизни близких мне людей, полной драматизма, страдания, боли и мужества. Мужества, порожденного нежеланием решать глобальные проблемы строительства счастливого будущего для человечества и готовностью к подвигам, чтобы войти в историю… А мужество – во имя выживания, спасения близких и любимых! Но всё это не было результатом их выбора. Безжалостная рука государства била, давила, морила голодом… И испытаниям этим не было конца! Так было с моими предками по линии прапрабабушки, героями уже написанной работы. А теперь, обращаясь к другой линии предков, по прапрадеду, я убедился, что и они проходили теми же дорогами, полными слез и боли. Почему? Ведь это абсолютно ненормально – лишать людей возможности жить, позволяя выживать и терять близких. Людей добрых, работящих, умеющих любить, сострадать, заботиться. Мой долг перед ушедшими родными – сохранить память о них, хотя бы для потомков нашего рода. Они достойны этого. В этом и состоит смысл работы. Считаю это своим долгом не только перед близкими, но перед теми, кто попытается в выстраивании своего будущего оглянуться назад и осмыслить истоки страшного прошлого…

Источниками при написании работы послужили устные и письменные свидетельства участников исторических событий, их родственников, документы и фотографии из семейных архивов. Интересным источником стала видеозапись рассказа бабушки Лены, пережившей вместе с родителями раскулачивание и нарымскую ссылку.

Кержаки – коренные сибиряки.

Мои ближайшие предки считают себя коренными сибиряками. Это, наверное, правильно, если учесть, что пришли они на сибирские земли в далеком восемнадцатом веке. Пришли не по своей воле, а в результате гонений власти после церковного раскола. Сразу несколько семей облюбовали более или менее свободный от леса участок на берегу речки. Строились быстро, помогая друг другу «всем обществом». Удивительно, но эту историю рождения деревни Чупино мы знали еще от прабабушки, а она от своей… Похоже, что передавалась она уже много поколений. Служила своеобразным примером трудолюбия и человеческого участия кержаков. Не пили, не курили, детей воспитывали сурово: с малых лет учили премудростям крестьянской жизни: грядки полоть, сено косить, а со временем и на медведя ходить. Но при этом любили, семьи были крепкими, без измен и предательств… Есть чему поучиться и нашему поколению. А взаимовыручка была и остается обязательной нормой для «кержаков», как называют и сегодня в наших краях давних переселенцев из «Расеи».

Село Чупино Маслянинского района Новосибирской области. Родина моих предков

Есть, правда, еще одна легенда по поводу рождения деревни. Согласно ей, в XVIII веке из Бердского острога пришел казак Чупин и обосновался у реки. По его фамилии и называется деревня. Тем не менее, более вероятной кажется первая – о переселении раскольников, так как большая часть старожилов причисляет себя к кержакам. Да и сохранявшиеся на протяжении многих лет традиции уклада моих предков подтверждают их «кержацкое» происхождение. Вот что рассказывает Т. С. Онкина, жительница села Елбань: «Каждое утро сразу после умывания читалась молитва, затем размеренно, с уважением к пище, начиналась трапеза. А потом все расходились по делам: в поле, в конюшню, в огород. Занятия заранее обговаривались между родителями и детьми. Перед началом всякого серьезного дела тоже молились, осеняли себя двуперстием. Не полагалось и спать ложиться без молитвы».

В приготовлении пищи кержаки тоже стремились сохранять традиции. Обязательным блюдом был кисель: из смородины, малины, брусники. Из первых блюд предпочтение отдавали щам на квасу с ячменной крупой. Их так и называли – кержацкие щи. Баба Лена, уже будучи старенькой, иногда просила дочь сварить щей, да не каких-попало, а кержацких. В русской печи пекли шаньги – с творогом, домашним сыром, которые смазывали конопляным маслом. Кашу варили из пшеницы, добавляли тыкву или репу.

Во время поста пекли рыбные пироги. Рыбу не потрошили, только чистили и натирали солью, заворачивали в кислое тесто. Почему-то пирог называли «курником». Ели такой пирог всей семьей, на нем делали круговой надрез, снимали верхнюю «крышку», пирог разламывали на куски, рыбу ели из пирога вилками. Когда верхняя часть была съедена, тянули за голову и убирали ее вместе с костями.

В Великий пост ели свежую зелень, листья с побегами полевого хвоща, горькую репку (сурепку), квашеную сныть, собирали в лесу орехи. Летом, в сенокос, заготавливали ржаной квас. На нем делали зеленую окрошку, редьку. На зиму заготавливали ягоды, бруснику мочили в кадках, ели с медом, квасили черемшу, потом ее ели с квасом и хлебом, солили грибы, капусту. Семена конопли поджаривали, измельчали в ступке, добавляли воду, мед и ели с хлебом.

От прапрадеда мы знаем, что наш род пошел от Степана. Он родился вне брака, без обязательного благословления родителей. Отец дочери, родившей безотцовщину, соблюдая строгие традиции староверов, запретил давать ему свою фамилию, и поэтому при крещении была «придумана» новорожденному фамилия Чупин (по названию деревни). Далее был Родион Степанович, затем его сын Иван Родионович. Иван Родионович является прадедом потомков Чупиных, Беспятовых, Котляковых.

Иван Родионович родился уже в селе Большой Изырак. Был он весьма состоятельным человеком, крепким, или «кулаком», как уважительно называли хороших хозяев в Сибири задолго до «вражеской» наполненности этого слова. Имел он дойное стадо из 25 коров, табун лошадей, несколько десятков овец. Хозяйство лелеял, сам трудился с утра и до захода солнца, домочадцев тоже приучил к настоящему крестьянскому делу. Желая улучшить поголовье лошадей, ходил аж к «киргизам», в нынешний Казахстан, чтобы купить племенного жеребца. Уже в предреволюционные годы в его хозяйстве была вся техника, какая выпускалась в стране. Каждый год, убрав урожай, зерно обозами возил в Новониколаевск и покупал новую технику. Имея племенного жеребца, зарабатывал осеменением кобыл, к нему приезжали для этого со всей округи такие же «хозяйственные» крестьяне. Любил Иван жеребца за стать, красоту, любил чистить, мыть, причесывать гриву и роскошный хвост. Гнедок был статным, скорым на ноги, упрямым. Слушался только хозяина. Купал его Иван в чистой проточной речной воде поздними вечерами, при луне. Довольный лошадиный звучный храп радовал хозяина. Это было счастливое время для Ивана. Он помнил его до последних дней жизни.

Дома всегда в изобилии были масло, домашний творог и сыр. А молоко вообще пили вместо воды.

В семье, как это и положено было у староверов, детей народилось много, «сколь бог послал». Выросли девять ребятишек. Один из сыновей, Василий Иванович (1893–1949), женился на Акулине Михайловне (1891–1976) из села Пеньково. Василий Иванович – это отец моего прапрадедушки Севастьяна Чупина и Елены Васильевны Беспятовой. Будущая жена Василия – Акулина Михайловна –была из богатой и, как считалось тогда, из «знатной» семьи. Ее отец, Огнёв Михаил, был старостой Маслянинской волости. А власть у нас всегда уважали… Поэтому не очень просто досталась Василию невеста: засылал он сватов («сватовщиков») к ней восемь раз. Семь раз получал отказ. Уже и домашние, и друзья подшучивали: «Так и останешься бобылём…». Безземельным-то он не был, а вот без жены мог остаться, потому как никто ему, кроме белокурой и гордой красавицы, был не нужен. Он упрямо добивался внимания Акулины и, наконец, достиг своего. Когда сваты-родственники сговорились, приехали и родители с женихом. Здесь тоже интересно всё обыгрывалось: для поездки в ходок, украшенный лентами, была запряжена лучшая пара лошадей, вожжи и те были ручной работы, вытканы из цветной пряжи; все участники нарядились в лучшие одежды. За невесту отдали задаток (калым) – 100 рублей. Это было немало и предполагало в ответ хорошее приданое. Возможно, обычай пришел от проживающих в наших местах татар. Благословения родителей молодые просили стоя на коленях. Дело было осенью, вскоре и свадьбу сыграли.

Была свадьба шумная и веселая, столы ломились от угощений, рекой лилась брага. Гуляли дня три, это было нормой для деревни. У других случалось – и по пять дней гости возвращались к столам… В 1915 году призвали Василия на Первую мировую, попал в плен в Германию и пробыл там до 1922 года. Дома оставалась Акулина с двумя малыми детьми, двухлетним Мишей, четырехлетним Севастьяном и только что родившейся Еленой. Считали погибшим, только Акулина со свойственным ей терпением и верой надеялась, что вернется. И он действительно пришел… Акулина была уверена, что помогли ее каждодневные молитвы!

Позже, когда Василий вернется из плена, родится в 1923 году Фёдор, через два года – Федосья, в 1926 году – Григорий, в 1927 году – Аконтин и в 1929 году – дочь Александра. Вот такая большая семья! Всего у них появилось восемь детей. Ребятишки росли послушными, их не баловали, приучили во всем помогать родителям и друг другу. С восьми лет уже в поле работали, на огороде, ухаживали за скотом. Осенью вместе с отцом возили продукты на базар в Новониколаевск. Возвращались всегда довольные, с обновами для каждого. Акулине Василий обязательно покупал новый отрез, сладости… Любил ее по-настоящему всю жизнь. Был благодарен за ответные чувства, за детей. Только счастье, видимо, всегда очень хрупко, резкие повороты истории с легкостью разрушают, казалось бы, прочный семейный мир.

«Бог создал Крым, а черт – Нарым».

Беды начались с того, что в 1929 году раскулачили отца Василия, Ивана Родионовича, и сослали в Нарым. Поводом послужило то, что по просьбе председателя колхоза дал Иван для общественных работ несколько единиц сельскохозяйственной техники. Денег в колхозе не было, чтобы заплатить за аренду, договорились, что пару дней в его хозяйстве поработают колхозники на уборке урожая. Это и послужило веским доводом для обвинения Ивана Родионовича в использовании наемного труда. Вердикт был вынесен быстро: раскулачить, сослать в Нарым, а всё «нажитое эксплуатацией народа» конфисковать… И кулака не будет на колхозной земле, и колхоз станет богаче.

Отец Акулины Михайловны, Михаил Огнёв, предупредил дочь и зятя о том, что они тоже находятся в списках на раскулачивание. Акулина Михайловна, хрупкая, всегда послушная и даже робкая, убедила мужа действовать на опережение. Заставила его соорудить домик – кибитку, сделать в нем нары и печь, поставить домик на сани, загрузить необходимые инструменты, продукты и семена. Собрали с собой детей, а они были «мал мала меньше». Тогда Елене, которая до конца жизни в деталях помнила весь путь, было 13 лет. Семья добровольно отправилась в Нарым своим ходом. Был, по крайней мере, свой ночлег в относительном тепле, возможность приготовить пищу. А сколько было семей, неожиданно сосланных, не успевших понять, что брать с собой можно, а чего нельзя. Многие детей не довезли, похоронили в пути. Обозов было много, из разных деревень района. По воспоминаниям бабушки Лены, и наши герои тяжело перенесли дорогу – ехали до места назначения шестьдесят три дня по занесенным снегом проселочным дорогам, только два раза делали остановку с ночлегом. Уже по прибытии в Парабель узнали, что они – «лишенцы»…

На новом месте построили времянку, было холодно, топили беспрестанно. Мы нашли любопытное фото «Землянка спецпереселенца. Из фотоальбома комендатуры Нарымского края, 1932 год». Вот в таком убогом жилище приходилось спасаться от сибирских морозов и взрослым, и детям.

А весной построили домик, освоили земельный участок, наладили, насколько это было возможно, быт. Было голодно, особенно в первый год. Те небольшие запасы продуктов, что привезли с собой, быстро закончились, питались в основном рыбой, которую получали за работу в тайге на валке леса. Младший из детей, Григорий, учился в начальной школе и очень хорошо рисовал. Председатель колхоза приглашал его, когда нужно было нарисовать плакат или оформить зал к очередному празднику и за это начислял ему трудодни. А Василий Иванович трижды писал жалобу Калинину, считая себя незаконно причисленным к сосланным, и случилось почти невероятное – добился, чтобы его семью амнистировали. Но за годы пребывания в «добровольной ссылке» пережили трагедию потери двух малолетних детей.

Умерли в Нарыме от болезни пятилетний сын Аконтин в 1932 году и дочь Федосья в возрасте десяти лет в 1935 году. Никакого лечения не было, только слезы матери, да попытки родителей облегчить страдания детишек обтиранием разгоряченных исхудавших тел. Это не помогало, была очень высокая температура, они буквально «сгорели». В обоих случаях была, видимо, корь. Так, по крайней мере, помнила баба Лена. Мать ее винила себя, что «ничем не смогла помочь несчастным, даже накормить толком было нечем…». Но надо было жить ради остальных, а для этого терпеть боль и выходить на работу в лес. По пояс в снегу, на морозе с ветром, пилить вековые сосны и волоком с такими же несчастными вытаскивать к дороге. А за это получать мороженую рыбу, хлеба практически не ели. Горький вкус полынных лепешек памятен был всем долгие годы.

Вернувшись из ссылки в село Большой Изырак, узнали, что их дома заняты: в одном действует школа, в другом контора. О возвращении собственности не могло быть и речи. Пришлось начинать все с нуля. Перебрались в село Горбуново, на лесозаготовки. В организованный там колхоз Василий и Акулина не вступили и стали жить единолично. Всех, кто не вступал в колхозы и вел хозяйство самостоятельно, называли единоличниками. И неважно, что большую часть времени они проводили на лесоповале, а своим хозяйством занимались, урывая время от собственного сна. Единоличников облагали такими налогами, что, собрав урожай, они сдавали всё без остатка. Сами оставались с пустыми сусеками. Один год всю зиму не видели ни одного зернышка, жили на лепешках из куколя, а с наступлением весны пищей были пестики, пучки, дидли, лебеда, крапива. Таким образом, насильно вынуждали вступать в колхозы. Но родители упорно сопротивлялись, приходилось рисковать, прятать хоть малую часть урожая. Закапывали во дворе, в навозные кучи, в ямы, вырытые в погребе… Это, конечно, не спасало от постоянного голода. Родители, пережившие уже в преклонном возрасте нарымскую ссылку, продолжали страдать и в родных местах. Было больно смотреть на те унижения, через которые приходилось проходить «бывшим кулакам». Сохранилась фотография бабушки Акулины, сделанная втайне от нее (она категорически не разрешала «сниматься»). Кажется, печать скорби никогда уже не уходила с ее лица, когда-то счастливого и светлого. Всегда помнила, что «черт создал Нарым». Уж не знаем, имела ли она в виду дьявольскую сущность Сталина, показавшего во всей красе, что ад возможен и на Земле. Скорее всего, да…

Акулина Михайловна после возвращения из Нарыма

Елена и Александр.

В шестнадцать лет Елена, дочь Акулины и Василия, решилась идти в колхоз. Работала за трудодни в поле, на ферме. Трудно сказать, какой продолжительности был рабочий день: «Светало, и мы уже должны были быть на работе, а уходили затемно. В покос, когда погода стояла сухая, еще и ночь прихватывали. С ног валились, а колхоз всё бедный был». Но зато стала получать хлеб на заработанные трудодни. К труду была привычна, с ленью не дружила, несколько раз даже премию получала – отрезы на платье. Откладывала на черный день. Хотя, в нашем понимании, были ли вообще светлые дни у этого поколения?

Помимо колхозных забот молодежь должна была заниматься и строительством дороги от села Маслянино до станции Черепаново. У нас сохранились воспоминания-записи, сделанные рукой бабы Лены. Основная масса дорожных строителей из деревень работала по так называемой трудовой повинности, именовавшейся «трудовое участие». От трудовой повинности на дорогах первых пятилеток освобождались лишь граждане моложе 18 и старше 45 лет, беременные, кормящие и имеющие детей до восьми лет женщины, больные и инвалиды, а также военнослужащие и сотрудники НКВД. Орудия труда были самые простые: кирки, ломики, лопаты, пилы, носилки. Вырубали просеки, засыпали болотистые участки песком и гравием, утрамбовывали… Особенно трудно было в осеннюю дождливую погоду: мокрые, грязные, простывшие. Погреться можно было только в продуваемом вагончике из досок, где, впрочем, всегда поддерживался огонь в буржуйке. Здесь же организовывалась и кормежка: хоть и жидкий, но горячий суп, кусок хлеба. Потом всё это засчитывалось как оплата труда в колхозе: 40 кг муки и 60 рублей за год. Баба Лена не отрицала, что было невыносимо трудно, но с гордостью всегда напоминала: по моей дороге ездите. А в войну по этой дороге к станции Черепаново на лошадях и быках вывозили для фронта хлеб, сало, мясо, вязаные носки и рукавицы – из всех деревень Маслянинского района.

Жизнь, полная трудов, продолжалась, пришло время Елене выпорхнуть из родительского дома (январь 1937 года). Деревенские ребята не запали в душу, а за приезжего, который возил товар из Большого Изырака в Горбуновское сельпо, пошла. По ее словам, «лишь бы из колхоза уйти, страсть надоело за палочки работать…». Родители Елены были против – «за расейского, без роду и племени» отдавать свою дочь. Семья у Александра была очень бедной, даже по тем меркам «достатка деревни», мать не работала по болезни, отец – портной. Никто не делал портному заказов: слишком нище жил народ, чтобы позволять себе шить обновы. Всё сами изготавливали – от холщовой юбки до шубенки из овечьих шкур.  Ходил он по деревням не столько ради заказов, сколько из-за того, что милостыню давали. Всё нес домой, где были малые дети. Работал, правда, его сын Александр. Он-то и влюбился в Елену. Она ответила взаимностью. И он попросту «украл» и увез тайком в лютый мороз свою избранницу. Елена добровольно нарушила волю родителей и сбежала со своим любимым. Вот так и создалась новая семья без родительского благословения.

Жила Елена в большой деревне, а приехала в деревню, где и домов-то не видать, всё было забуранено. Пришлось нелегко начинать новую жизнь. Работа была только в леспромхозе в качестве вальщика, сучкоруба и распрессовщика, а когда вскрываются реки, то заготовленный лес сплавляли по рекам. Заготавливали лес, вывозили его на берег реки на бричках и волоком, укладывали в штабеля, а весной, когда река вскрывалась, рабочие леспромхоза выходили с баграми и в торжественной обстановке скатывали первые бревна в воду. Работа трудная, опасная, требующая не только большой физической силы, но и ловкости. Работали на берегу с баграми, пока последние бревна не скатятся в воду, а затем шли по сплаву, т. е. сопровождали лес по реке, разбирали заторы на реке – это когда бревна скопятся и стоят на одном месте или их выбросит на берег. Такие заторы надо было растащить баграми вручную, цепляя бревна баграми в бурлящей холодной воде и обязательно тогда, когда идет большая вода. Бывало, срывались в ледяную весеннюю воду. Здесь важно было не попасть под быстро плывущие бревна, иначе всё, конец. Такое случалось довольно часто. Вот в таких непростых условиях и работала молодая Елена, пока не поняла, что «тяжелая», и 22 ноября 1937 года уже родилась первая дочь Валентина. Баба Лена вспоминала всегда, что народ в бригадах был очень дружным, отношение к лесу бережное: зимой пихты огребали, валили под самый корень, порубочные остатки использовали на дрова. После завершения работ деляны оставались чистыми.

22 июня 1941 года родился второй ребенок – сын Николай. Александра забрали на фронт на третий день после начала войны. Дома осталась семья. Елене с двумя детьми пришлось одной обустраивать свою жизнь.

«Сколько в это время было выплаканных слез и бессонных ночей. Больше всего боялась похоронки. Уж так страшно было, что дети отца не будут знать. А сколько перевязанных носков и варежек для фронта было отправлено. Как жилось в то лихое время, сегодняшней молодежи трудно понять. Огород копали при луне, сено косили вручную, дрова и сено вывозили на коровах». В то время корова была и кормилицей, и тягловой силой, работали сутками. Иногда падали от бессилия и уже больше не вставали… Это было страшной бедой, ведь коровы еще и молоком детей обеспечивали.

Елена Васильевна с детьми, конец 1930-х – начало 1940-х годов

Вообще-то три раза приходилось Елене провожать мужа Александра на фронт. В общей сложности семь лет была женой солдата. На долю Александра выпала трудная жизнь. В 1939 году был призван на восток, где приобрел специальность связиста. Вернулся домой, прожил в семье всего полгода – страна позвала на финскую войну. Пришел с финской, решил переехать на золотые прииски из Горбуново в Барабаново. Года не прошло – грянула Великая Отечественная война.

Баба Лена рассказывает: «Собрала отрезы, боны выменяла на деньги, купила маленький домик, корову, овец и кур. Натаскала валежника из тайги, сделала к срубу жерди, заложила валежником, объедьями, сделала пригон, чтобы хозяйство держать». Из рассказа дочки Валентины: «Мама пойдет копать картошку при луне, и меня брала с собой, говорит, сиди, пой песни, мне с тобой веселее. А мне так не хочется идти дрова пилить. Говорит – держись за пилу, и таскает меня за ручку. У мамы была хорошая корова, послушно ходила в упряжи, возили на ней дрова, сено. Когда ближе познакомилась с людьми в деревне, стало легче – помогали друг другу». Письма с фронта Александр писал почти каждый день. Если какой-то день письмо не придет, то в следующий раз принесут несколько. Письма читали, собравшись всей деревней, кто-то плакал о своих, кто-то радовался.

Всю войну Александр был на передовой, служил связистом. А что такое установить связь на передовой? За спиной катушка с проводами, и перебежками под любым обстрелом, согнувшись, или чаще – ползком в любую погоду: и в дождь, и в снег, и в грязь. Обследовали линии связи, порой соединяя порыв собственным телом. Укрытием служили воронки, оставшиеся после взрыва, и тела убитых бойцов. А приказ надо выполнить в короткий срок, от этого зависел исход боя. Сколько связистов погибло от снайперских винтовок врага! Надо было иметь большое мужество, смелость и огромное желание победить. Дома ждала жена и дети. Под жестокими бомбежками и артобстрелами военные связисты Великой Отечественной войны сумели протянуть тысячи километров проводов до самого Берлина и внесли серьезный вклад в победу.

Александр в 1943 (слева) и 1945 годах

Сражался в войсках Сталинградского направления. В бою под Сталинградом получил тяжелое ранение. Если перечислить города, в освобождении которых он участвовал, получится географическая карта Восточной Европы: в прорыве обороны на Львовском направлении; в овладении Сандомирским плацдармом на реке Висла; в прорыве немецкой обороны западнее города Сандомир; в форсировании реки Одер; в овладении городом Дрезденом. Одним словом, протопал пешком и «прополз на брюхе» по Чехии, Польше, Венгрии и Германии. За всю войну был три раза ранен и один раз контужен. Имел награды: орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За взятие Праги» и еще несколько медалей за освобождение городов. Но больше всех ценил орден и медаль «За боевые заслуги». Домой Александр вернулся в конце 1945 года: их часть задержали в Польше восстанавливать сельское хозяйство. Долгих пять с половиной лет не видел семью, дети подросли, не помня его. Но они знали, что он живой и обязательно вернется!

И вот добрался Александр до Барабаново, пешком шел от Маслянино. Последние полкилометра уже не шел, а бежал. Предстал перед Еленой раскрасневшийся, задыхающийся то ли от «марш-броска», то ли от волнения… Заплакала жена, завыли перепуганные ребятишки. Понял, что внес суматоху, трясущимися руками снял вещмешок, достал незамысловатые подарки жене, детям. Те затихли, принялись разглядывать неведомые доселе конфеты в блестящих обертках. А Елена долго еще не могла оторваться от родного плеча и была в этот миг, по ее словам, самым счастливым человеком на Земле!

Переехали из Барабаново в Маслянино. Александр всю свою жизнь проработал в узле связи. Строил линии связи по всем деревням, проводил радиоточки по квартирам. После войны родилось еще трое детей: в 1946 году Люба; в 1948 – Надежда и в 1956 году Александра. Всех вырастили и дали образование. Елена прожила долгую жизнь, умерла на девяносто шестом году жизни. Из них 85 лет пришлись на трудную эпоху 20-го века. Да и начало 21-го не было легким…

Семья Елены и Александра, 1960-е годы

Судьба и других детей Василия Ивановича и Акулины Михайловны была целиком во власти времени, в котором они жизни: и раскулачивание, и голод, и война. Севастьян всю войну работал на военном заводе в Новосибирске (с сентября 1941-го по июнь 1945-го). Жил на нарах при заводе, смены были по 10–12 часов. Вернулся худой, болезненный. Михаила призвали в армию в апреле 1942 года, а в июне того же года он пропал без вести в боях под Харьковом. Фёдор ушел на фронт в декабре 1941-го, погиб менее чем через два месяца в Новгородской области. Баба Акулина очень переживала, но ничего не поделаешь. У Михаила хоть дети остались, а Федор, говорила она, ушел нецелованный, очень молодой…

Слева направо: Михаил и Фёдор

Нарымская боль.

Работая над исследованием, я очень увлекся судьбами кержаков, потомки которых живут во многих деревнях нашего Маслянинского района и сегодня. Среди них практически нет таких, чьи предки не прошли бы теми же дорогами, что и мои родственниками: раскулачивание, ссылка в Нарым или тюрьма, голод. Некоторые судьбы потрясают жестокими испытаниями и заставляют задуматься, за что же так яростно советская власть ненавидела этот богопослушный, честный и трудолюбивый народ, всегда готовый прийти «на помочь». Возможно, именно эти качества и являли собой угрозу Советам. Особое место в обустройстве старообрядческой общины всегда занимала традиция «помочи». Это совместная уборка урожая, строительство дома. Всегда оказывалась внутримирская взаимопомощь своим землякам и людям, попавшим в беду. А советская власть выстраивала с людьми особые отношения, где верность нужна только новым идеям, где вместо взаимовыручки есть готовность к доносам и классовой ненависти, где труд на колхозном поле важнее труда единоличника. И уж, конечно, вера в Бога, а не в вождя – недопустимы! Но кержаки никогда не отступали от своих устоев.

Доказательством правоты моих слов может послужить одна из историй, найденных мной в процессе работы – о Шмаковой Анастасии Герасимовне (в девичестве Огнёвой). Первоначально я был уверен, что у нашей семьи есть с ней родственные связи (по линии Огнёвых), но оказалось, нет. И, тем не менее, прочитав воспоминания ее сына Фёдора Андреевича, я увидел столько общего в судьбах моих родственников и ее испытаниях, что предполагаю: всё-таки кровная связь кержаков существует… Их сближает общая боль утрат и страданий.

В тридцатые годы совсем еще молодая Анастасия Герасимовна Шмакова жила в селе Шмаково Маслянинского района. Муж Фёдор проходил военную службу в Омске. На руках был грудной ребенок – сын Ванечка. Мать Фёдора, Агриппина Анфиловна, была глубоко верующим человеком, дома был большой иконостас, церковные книги. Когда церковь в деревне закрыли, верующие стали собираться в ее доме, чтобы помолиться, побеседовать… Местные власти сочли такие посиделки крайне опасными, Агриппину Анфиловну арестовали, увезли в Черепаново, а затем в барнаульскую тюрьму. Не пришлось долго ждать и Анастасии: отправили в Нарым вместе с грудничком.

Сказать, что путь был невыносимо трудным – будет мягко для той ситуации. Анастасия Герасимовна рассказывает: «Взять позволили немного одежды и еды. До станции Черепаново везли на лошади, под проливным дождем. Затем в грязных “грузовых” вагонах до станции Черемушки Томской области. Потом на барже до Парабели. А оттуда еще 120 километров в тряской бричке до села Большешироковское Старицинского сельсовета. Грудное молоко, конечно, пропало. В редких деревнях удавалось выменять какую-то тряпку на крынку коровьего молочка. Местные жалели, но сами голодали. Поэтому кормила ребенка в основном размоченными сухарями». Мокрые детские пеленки молодая мамочка сушила, оборачивая на ветру, под холодным дождем, вокруг собственного тела. Когда путь закончился, начались новые, еще более страшные круги ада: высадили «в чистом поле», правда, было уже несколько землянок горемык, прибывших раньше. Как устраиваться? Как ребенка согреть? К счастью, встретила семью Скурихиных – земляков, высланных из Большого Изырака. Те поделились теплом своего убогого жилища, приютили на время, пока «обустроится». Дали лопату, ведро, топор. Помогли соорудить землянку, сбить из глины печку, заготовить хворост. Вскоре Анастасию разыскал отец, Герасим Петрович Огнёв. Он, подобно моим родственникам, прибыл туда добровольно, понимая, что всё равно сошлют. Помог продуктами, спичками, солью. Соседи по несчастью поделились капустой. Всю зиму перебивались отваром из капусты. Но Ванечка был сильно истощен, до весны не дожил…

Не поддается осмыслению такая ненависть власти к народу, никакой экономической целесообразностью убийство нельзя оправдать! Согласно официальной статистике, в 1932 году в стране было 1 317 022 спецпереселенцев, из них умерли 89 754 человек. В архивном отчете директивным органам «О работе СибЛага по хозяйственному освоению спецпереселенцами Нарыма за время с мая 1931 по июнь 1932 г.» (см. фрагмент ниже) приводятся страшные сведения об «убыли», особенно среди детей и стариков: ежемесячно в нарымских болотах умирало по нескольку тысяч человек.  А всего за год умерло 25 213 душ!

Жуткие, бесчеловечные истории услышал я и прочел в рукописных откровениях стариков, прошедших нарымский ад детьми… Но это еще и истории проявления человечности как моральной нормы, веками укреплявшейся в душах кержаков и не убитой молотом сталинской власти. Заслуживает глубокое уважение их взаимовыручка, поддержка опальных. Она была выражением явного неповиновения той власти, пусть молчаливым, но протестом!

Научный руководитель: Татьяна Юрьевна Нерода,

учитель истории и обществознания высшей квалификационной категории